добрая. Тебе сейчас положено своему похитителю зла желать и страшные способы пыток выдумывать, а ты идешь и гадаешь, почему он так поступил. Пытаешься его понять. Разве я не прав?

Я смутилась, потому что Кирстен угадал. Захотелось вдруг оправдаться, чтобы он меня понял. Обязательно понял.

— Джаронар… лорд Верле совершил много всего. Ужасного, непростительного. Но он всегда оставался спокойным, логичным, отстраненно-холодным, даже в гневе. Настоящий ледяной маг. А тут… Когда он ворвался сегодня, набросился, нес какой-то бред, потом пытался убить сына, меня поразили его глаза и… поведение. Он словно с ума сошел, озверел, обезумел. Не мог же он потерять голову только от того, что на шахту напали?

— Ясно… — Кир снова меня обнял. Бережно, будто укрыл собой, отгораживая от бед и переживаний. — Подозреваю, что на состояние Верле повлияла кровная связь, соединявшая его с твоим отцом. Я мало знаю о ритуале, слишком уж он древний и редкий, но кое-что читал… Эш исчерпал свой магический резерв и какое-то время находился между жизнью и смертью. Вполне логично предположить, что и Верле должен был пострадать. Скорее всего, когда Димари лишился сознания, у Джаронара тоже помутился рассудок. А если учесть еще один фактор…

— Какой?

— Пыль. Лунную пыль, Ева. Кого-то она убивает, но некоторых… — Кир невесело усмехнулся. — Некоторых она превращает в чудовищ.

«В чудовищ» — как точно сказано.

— Я хочу увидеть отца, — вздохнула устало.

— Уже скоро. Еще два поворота, а там до поверхности рукой подать.

Мы вывернули из короткого коридора, и в лицо ударил порыв свежего ветра. Запахло листвой, травой, лесом. Впереди виднелся очерченный светом прямоугольник, а дальше — зелень деревьев, небо, свобода… Дошли. Выбрались. Спаслись.

Я с наслаждением вдохнула полной грудью и вдруг охнула от неожиданности. Прямо на нас из соседнего тоннеля несся лорс, с гиеной на спине.

Кир молниеносным движением задвинул меня за спину. Зычно крикнул:

— Потап!

Рядом, как из-под земли, вырос громадный оборотень-медведь, тот самый, близкий знакомый нашей Тинаиды. Похоже, именно он охранял выход. Оперативники, работавшие в руднике, несмотря на весь их профессионализм, выглядели потрепанными, обессиленными, разбитыми, словно на них несколько дней пахали без отдыха — все-таки тимирон плохо влиял на одаренных. Потап же, казалось, не испытывал ни малейшего дискомфорта.

— От же порождения темных… — пробасил он, и одним ударом по шее свалил зверюгу с ног.

— Смотри, не прибей, — попросил лорд директор.

— Да я в четверть силушки, — расплылся в улыбке медведь. — Что ж я без понятия?

Гиена, вереща и ругаясь, отлетела к стене, и к ней уже бежали подчиненные Марвелла.

— Вот и последние, — прокомментировал Кир. — Прятались на нижних уровнях.

А я никак не могла прийти в себя от увиденного. Лорса свалил. С одного удара. Надо же…

— Ну и силища… — восхитилась шепотом, наблюдая, как Потап оттаскивает драконобелку с дороги за хвост и не спеша делает ей из толстой веревки ошейник с поводком. — На него как будто и тимирон не действует.

— Дар у него редкий. Ни одно антимагическое средство и вещество не действует. Может, потому, что собственной магии в нем кот наплакал. А силой да, наградило мироздание, не поспоришь, — улыбнулся Марвелл и, наконец, вывел меня наружу.

Уже рассвело, но солнце еще не встало. Мимо деловито сновали оперативники, две дородные домовушки развернули полевую кухню. В кастрюлях что-то булькало и ароматно пахло.

— Пить хочешь? — повернулся ко мне Кир.

— Хочу видеть отца, — упрямо повторила я, бросив на него умоляющий взгляд.

— Хорошо, — как-то подозрительно обреченно вздохнул тигрейшество, откидывая полог палатки с целительским знаком.

Отца я заметила сразу. Бледное, какое-то застывшее лицо, бескровные губы и тусклые рыжие локоны, свисавшие с невысокой лежанки едва ли не до самой земли. Над ним, о чем-то тихо переговариваясь, склонились двое мужчин в униформе лекарей.

— Давай не будем мешать, — попросил Кир.

И я почти согласилась, почти дала себя увести, тем более мои собственные силы тоже заканчивались — и моральные, и физические с магическими, — но тут один из целителей выкрикнул взволнованно:

— Вот сейчас. Вливай же. Вливай, Энрин! Жизненный фон нулевой, он на грани…

Дальше я уже ничего не слышала. Темнота и слабость навалились внезапно, погружая меня в полное небытие.

Глава 24

Просыпаться не хотелось — всю ночь мне грезились прекрасные сны, а с одного бока согревал кто-то большой и горячий. Наверное, я и дальше с огромным удовольствием игнорировала бы солнечные лучи, щекотавшие ресницы, и аромат свежей выпечки, если бы не знакомые голоса.

— А я тебе решительно заявляю: не сопи, Гаврик. Ты ее разбудишь, — качала права Наташка.

— Зимина, какого лешего ты на меня наговариваешь? Сама орешь так, что в стенах замка появляются все новые и новые умертвия, — не оставался в долгу Егор.

— Ой-ой-ой, можно подумать, ты их видел, — не отступала подруга.

— Не видел, но это и так понятно…

Гаврилов сдаваться решительно не собирался.

— Кому понятно-то? Лично не встречал, так и не говори. Это ненаучно. — На миг стало тихо. Полагаю, в этот момент Наташка скорчила ехидную рожицу, дразня артефактора, и, как ни в чем не бывало, продолжила: — А в лучшем целительском блоке, где восстанавливают утраченную магию, болтать антинаучную чушь — преступление. Так и знай.

— Дура ты, Наташка, хоть и красивая, — честно признался Егор. Как с языка снял. — Нас Марвелл тут посадил, чтобы мы в его отсутствие за Евкой приглядывали, а не мешали ей. Шутка ли, мужик у ее кровати почти сутки просидел.

— Любовь зла… — не слишком тонко заметила Зимина.

— Это к твоему будущему избраннику она зла будет, а к Евкиному — справедлива.

— У меня и избранника никакого нет, — вмиг погрустнела подруга, так, что даже меня проняло. В отличие от Гаврилова.

— Тем лучше для избранника, — не дрогнул он.

Нет, этих двоих нельзя оставлять вдвоем надолго, тут Кир явно погорячился. Хочешь или нет, а придется срочно открывать глаза.

Но перед тем, как окончательно «проснуться», я еще раз прислушалась к себе, собрала ведьмину силу, скользнула по тоненькой ниточке родовой связи Эшей, что с недавних пор билась у меня в груди, и почувствовала где-то далеко слабое, еле ощутимое тепло. Значит, отец жив… Жив! Остальное — неважно.

Теперь можно и с друзьями пообщаться.

— И вам доброе утро, — выдохнула, не понимая, почему, собственно, утро. Сознание я теряла тоже по утру, а проснулась вполне себе отдохнувшая, бодрая и полная сил.

— Воронцова!.. — истошной сиреной взыла Зимина.

— Ева… — вторил ей довольный Гаврилов. Похоже, он даже не осознавал, какой силы месть я только что