запись былин от Павлы Семеновны Пахоловой. Как нам известно, уже Марков знал, что Павла Крюкова, которой было тогда всего 20 лет, умеет петь былины, но «совестится». Начиная с 1934 г. все советские фольклористы, работавшие в Зимней Золотице, поочередно пытались «разговорить» Павлу Семеновну Пахолову. В. П. Чужимов пишет в своем очерке: «Павла Семеновна несомненно знает былины, о чем указывал Марков; мне она также говорила, что знает былины, но петь их отказалась».[59] На вопрос Э. Г. Бородиной-Морозовой, какие она помнит былины, Павла Семеновна внешне очень искренне и даже убедительно ответила, что позабыла все, что пропевала когда-то. Впоследствии оказалось, что главную роль в упорном отказывании Пахоловой петь былины играла ее скромность, убеждение, что ей «против Марфы не спеть». Однако интерес Пахоловой к былинному творчеству все же проявлялся в том, что она иногда приходила послушать, как пела для записи М. С. Крюкова. И только в 1938 г., когда дети Пахоловой стали подробно рассказывать о том, какие старины им в детстве пела мать, Павла Семеновна пропела Э. Г. Бородиной-Морозовой для записи 9 былин и стих о Егории Храбром, а позднее и все остальные былины и баллады, включенные в настоящее издание.

Вслед за П. С. Пахоловой расхрабрилась и самая младшая дочь Аграфены Матвеевны, Серафима Семеновна, долго не соглашавшаяся петь: «А я не хочу плести: я не знай, как с коньця (т. е. сначала — Ред.) зачеть и цим кончать дела!» — говорила она. И вот в 1948 г. с помощью и при подсказке Марфы Семеновны Серафима Крюкова спела для записи одну былину и три баллады, но крайне беспомощно.

Не скоро согласилась петь старины и старшая дочь П. С. Пахоловой, жившая в Архангельске, Пелагея Васильевна Негадова. Только после того, как собирательница рассказала ей, что записывала былины у ее матери, П. В. Негадова с трудом вспомнила пять былин. Негадова уехала из Золотицы в двадцатилетнем возрасте и больше туда не возвращалась, а потому и неудивительно, что былины у нее короткие и плохо сохранились. Однако Негадова как раз принадлежала к тем сказителям, которые иногда любили для себя напевать былины (об этом рассказывал ее муж).

Так постепенно, шаг за шагом, выявлялись лица, хранящие в своей памяти еще довольно значительные остатки беломорской эпической традиции. При случайной встрече и разговоре золотичане вспоминали, кто, в какой семье и когда «пропевал старины», и кто помнит их и по сей день. Но все сходились на одном: больше всех и лучше всех знает былины М. С. Крюкова. «У нас в Золотице никого нет против тёты Марфы», — убежденно высказалась дочь П. С. Пахоловой Маруся.

Интересно отношение ко всей этой работе по записи былин самой Марфы Семеновны Крюковой. В 1937 г. нельзя было при ней и заикнуться о знании былин кем-либо из золотичан. Записывать былины от других сказителей приходилось украдкой от нее. Этим отчасти и объясняется, что записей былин в 1937 г. от рядовых исполнителей сделано было мало. Когда в 1938 г. началась запись от Пахоловой, М. С. Крюкова, постоянно присутствуя при записи, настороженно и даже, можно сказать, ревниво внимала тому, что пела ее сестра. Но постепенно она по-хорошему заинтересовалась работой. Когда в 1939 г. производилась запись от А. В. Стрелковой, Марфа Семеновна не отходила от сказительницы, когда та пела былины. Марфе Семеновне, бывало, и нужно, например, выйти на кухню, а она не идет, потому что интересно послушать: «Не по правды поет Анна Васильевна, — говорила она, — и не́ жаль, кажной поет, как умеет». Ревности такой, как было, когда пела Павла Семеновна, теперь уже не замечалось. Марфа Семеновна даже мечтала: «Хорошо бы все старины Павлы Семеновны, Анны Васильевны и Поли (П. В. Негадовой, — Ред.) скласть в одно место и вышла бы тоненька как книжка».

Во время исполнения былин Павлой Семеновной не раз затевался спор между сестрами, как правильнее спеть то или иное место былины. При этом Пахолова, хотя и признавала приоритет старшей сестры в былинном сказительстве, отстаивала свое право на самостоятельность. Сама Марфа Семеновна все же одобряла искусство сестры: «Павла-то ново́ и знала, ново́ и дородно пропоет». Что касается исполнения былин Серафимой, то она вообще ее как сказительницу всерьез не принимала.

Кроме указаний на то, что сказитель слышал или перенял былину у кого-либо из Крюковых, постоянно приходилось слышать имя сказителя Федора Тимофеевича Пономарева или «деда Почошкина». Сказитель Г. М. Плакуев вспоминал: «А у Почошкина тоже голос хороший был. Я раньше всё в лес ходил охотником, и зайдешь к нему на тонь. У него керосинник горит, не лампа, а он лежит на лавке в избушке и поет. Всё поет старины... Как Гаврило Крюков или Почошкин пели, так любо слушать».[60]

Из четырех сыновей Ф. Т. Пономарева никто былин не пел, сказительницей стала только его дочь Наталья Федоровна, по мужу Попова (см. №№ 150—152 и заметку о ней). Н. Ф. Попова («слепая Наталья») скончалась в 1940 г. Из ее детей никто былин не сказывал, а внуки все переехали в Архангельск и поселились там. После похорон ее муж признался, что он, как умел, скрывал от приезжих, что жена поет былины. Он боялся, что ее, как и М. С. Крюкову, также пригласят в Москву, и она будет разъезжать по всей стране.

Две небольших былины (№№ 157, 158) и много сказок помнила внучка Ф. Т. Пономарева — Серафима Яковлевна Седунова.

Но влияние Почошкина выходило далеко за пределы его семьи. Марфа Семеновна, чутко относившаяся к стилевым особенностям исполнявшихся былин, противопоставляла «школу» Пономарева крюковской «школе». Когда Пахолова пела старину о том, «Как женился Добрынюшка Микитич млад», соединив в одну былину три («Добрыня и Змей», «Женитьба Добрыни» и «Неудавшаяся женитьба Алеши»), М. С. Крюкова возмутилась и упрекала младшую сестру в том, что та поет «по-почошкински»: «Никто в нашей природы так не пропевал», — говорила она.

Новые материалы заключают яркие свидетельства известной уже нам большой роли книги в эпической традиции Золотицы конца XIX и начала XX вв. Почти все сказители Золотицы, независимо от того, грамотные они или неграмотные, говорили о том, что они видели «в прежнее время» книги и картины про богатырей. «Раньше книги дешевы были», — рассказывал Г. М. Плакуев. «В новы́х семьях в Золотице были книги про богатырей». Были они и у самого Плакуева, и он давал их иногда своим односельчанам. Между прочим Марфе Семеновне Плакуев потом перестал давать: «Она много у меня похи́тила книг про богатырей. Унесет и ничего боле».[61] Сама Марфа Семеновна вначале скрывала свое знание былин из книг и противопоставляла «правду» устной традиции книжной «враке́». Когда однажды у нее с Павлой разгорелся спор, было ли перечисление городов в обещании князя Владимира наградить Сохматия за его