— В другом.

Я поднимаю глаза к матовому окошку ванной, в котором виден свет и где «сокровище» Энди сейчас бултыхается в мыльных пузырях, не подозревая о моем состоянии.

— Я могу чем-нибудь помочь?

— Нет, извини, все в порядке — насчет инспектора, — выпаливаю я, направляясь к дому, а сама думаю: «Да пусть хоть весь наш сад зальет бетоном, мне по фигу».

В доме я несусь наверх и барабаню в дверь ванной.

— Еще занято! — весело кричит Энди.

— Дверь открой, пожалуйста!

— М-м? — слышится плеск воды. — Уже скоро…

— Энди! — рявкаю я.

— Может, воспользуешься туалетом внизу?

— Не могу.

Сейчас во мне бурлит гнев. Я со всей силой сжимаю его телефон — удивительно, что экран еще цел. Стучусь в дверь еще решительнее: Энди ругается, негромко, но отчетливо, потом снова слышится плеск и демонстративный вздох, когда он вылезает из ванны. Дверь открывается — Он стоит в распахнутом халате, на деревянный пол капает вода.

— Что стряслось?

Я тыкаю в него телефоном.

— Ты что? — Он непонимающе смотрит на меня.

— Я прочитала твои эсэмэски. Только что. От Эстелл.

У меня сжаты челюсти, сердце барабанит в груди. Энди берет телефон не сразу, и по мрачному отстраненному выражению его лица я понимаю, что никакого невинного объяснения этим сообщениям нет.

Астрономическое приложение не заглючило. Никто не взламывал его телефон. Мой муж встречается с этой женщиной, зовет ее «детка», и наш с ним брак уже никогда не будет прежним.

Ужасные утренние часы воскресенья, 17 февраля

По его словам, это была ужасная ошибка. Выпили лишнего после напряженного дня на конференции в Манчестере, которая проходила в октябре: «Все набрались, Вив. Сама знаешь, как это бывает, особенно в последний вечер, под занавес».

В октябре! Целых четыре месяца назад! Это шестнадцать недель… сто с… м-м… лишним дней. И «как это бывает», я вообще-то не знаю, потому что в «Флаксико» не ездят на конференции. У нас их даже не бывает. Зато случаются «корпоративные тренинги», которые проводятся на нижнем уровне (в противоположность верхнему), почти в преисподней и в опасной близости к земному ядру, а в остальное время помещение пустует.

В бункере нет окон, ни о каком перепихоне там не может быть речи, и даже алкоголя не бывает — только жуткий столовский буфет, состоящий из сэндвичей с кресс-салатом и так называемым «сырным соусом» (тертый сыр с луком, щедро приправленный майонезом), плюс маленькое липкое пирожное, вспотевшее в целлофановой упаковке. Но дело не в этом. Даже если бы я знала, «как это бывает», не могу представить ситуации, в которой я стала бы спать с кем-то другим. Кража одноразового шампуня из тележки горничной — самый скверный поступок, который я совершила в отеле.

— Общая тусовка в баре, — продолжает Энди, опускаясь на диван. — Все бухие, выпивка на халяву, ситуация вышла из-под контроля…

И напоследок — гулять так гулять! — его «занесло» в чужую постель. Шатался пьяненьким по коридору, а тут бог послал ему доктора Эстелл Ланг, которую он «вообще почти не знал», а она затащила его в номер, раздела догола и принудила к соитию, после чего он, шатаясь и прихрамывая, поплелся на завтрак.

Это, разумеется, я домысливаю, а Энди излагает только факты — что «так вышло», но он был настолько пьян, что вообще ничего не помнит. А может, ничего и не было. Он не уверен.

— А потом, — продолжает Энди, но только потому, что я на него давлю, — мы встретились, просто выпить кофе и поговорить, и как-то закрутилось, черт его знает почему. Мне так жаль, Вив…

Теперь его халат плотно запахнут, и слава богу. Вряд ли бы мне удалось спокойно созерцать его поникший блудливый пенис. Что касается звездной Эстелл, то она, как я понимаю, базируется в Эдинбурге, где и имели место последующие потрахушки. В этом отношении у него все на мази — от Глазго пятьдесят минут на поезде, а его то и дело приглашают на ланчи, презентации и встречи выпускников, и я рада-радешенька, что он меня с собой не тащит.

Иногда он остается ночевать в Эдинбурге, якобы у друга.

— Терпеть не могу мчаться на последний поезд, — сказал муж мне в последний раз.

Подлый обманщик.

— Я все исправлю, — говорит он, заламывая руки, точно пытаясь выдавить из себя всю мерзость. Энди плачет, и я плачу — мы кричим, хлюпаем носами, повторяем одно и то же и возвращаемся в исходную точку, с которой все началось несколько часов назад.

В какой-то момент я беру настольную игру Иззи и швыряю в него. Коробка открывается, и из нее вылетают «блошки». Мы принимаемся их собирать. Когда начинает заниматься рассвет, мне приходит мысль сходить за сигаретами. Но поскольку последний раз я покупала их двадцать четыре года назад, то точно не знаю, куда идти. Кроме того, прежняя прелестная золотистая упаковка отошла в прошлое, и на современных пачках изображены страшные болячки и младенцы в респираторах, что не вселяет оптимизма, и по десять штук уже не выпускают, так что придется брать двадцать, а значит, выкурить все, и тогда я снова подсяду: стану смолить на заднем дворе — к ужасу Тима, Крисси и их сынишки Лудо. А это будет пострашнее крыс!

Когда наступает утро — мы бесновались и рыдали всю ночь, — я начинаю видеть позитивные моменты: к примеру, слава богу, что Иззи осталась у Мейв (интересно, какую установку дала бы Джулз в рамках тренинга личностного роста?). И — по крайней мере, Энди искренне раскаивается.

— Думаю, мне просто польстило, что такая женщина обратила на меня внимание, — бормочет он.

Такая женщина, то есть на несколько порядков лучше его слегка расползшейся и потеющей климактерической женушки?

— Меня просто засосало, — добавляет он.

— А по-другому сказать никак нельзя?

— Прости! Прости!

Я сверлю его взглядом — нервы на пределе, силы на исходе, и одновременно в голове крутится мысль: я вообще когда-нибудь высплюсь?

— Ты сказал, что любишь ее. Учти, я читала вашу переписку.

— Я слегка потерял голову, — говорит Энди, пытаясь меня приобнять. Я его отталкиваю, еще недостаточно отошла для обнимашек. Сейчас странно вспоминать о том, как я мечтала о его объятиях и поцелуях, пока все не открылось.

— Я удалю ее номер, — добавляет он. — Можешь сама посмотреть.

— Делай что хочешь. Разве это имеет значение после того, что произошло?

— Еще как имеет, Вив. — Муж держит телефон так, чтобы мне было видно, как он удаляет номер. — Видишь, его больше нет. Клянусь жизнью, я больше к ней на пушечный выстрел не подойду.

Все еще воскресенье, где-то днем

После ночного безумия мне, естественно, приходится штукатурить физиономию, чтобы выглядеть прилично, когда я отправляюсь к Мейв за Иззи.