придумал, а потом Артур заорал: «Тяни давай!» — и Рысь потянул, сам не зная как, и на пол в кухне вывалилась Ася.

— Обещай мне, — сказал Артур внезапно хрипло то ли ей, то ли Рыси, то ли и сам не знал кому, — обещай мне, пожалуйста, никогда больше…

Асенька дрогнула ресницами, поднялась с пола и спросила:

— Ой, блин, ребят, а что случилось?

Рысь все сжимал в ладони восстановленную феньку.

— И ты же еще упрекаешь в чем-то Щепку, — фыркнула Роуз через несколько часов. — Зачем тебе понадобилось делать одному? Почему ты тянул один? Ребята честно вызвались помочь. Чего ты хочешь?

Рысь лежал на кровати и как последний придурок смотрел в потолок. Дышать было тяжело. Отвечать тоже, поэтому Рысь в основном молчал и только хмыкал иногда утвердительно или отрицательно. Мотал головой, волосы терлись о покрывало.

— Что, — спрашивала Роуз, — вот что ты хочешь этим доказать? Что самый главный?

Она злилась и запиналась, по два раза заваривала чай и так и не начинала его пить, делала два стежка и отбрасывала шитье. Рысь смотрел в потолок. Там, наверху, ему мерещилось никогда им не виденное северное сияние, и в этом сиянии реплики Роуз плыли по воздуху, как колокольный звон:

— Ну что, милый? Зачем ты… Да что ты все молчишь?

Рыси, чего греха таить, нравилось наблюдать, как она злится. Раз злится — значит, беспокоится. Значит, ей важно, будет он с ней еще делить постель в этой несчастной их мансарде или нет. Никаких мастеров. Он улыбнулся, как улыбался после близости. Отлично.

— Да ты же чуть не облажался!

Это где это?..

— Ты девушка из хорошей семьи, — выговорил с трудом, — тебе нельзя ругаться.

Роуз вскинулась:

— Вот ты теперь лежишь здесь — тебе все равно. А если бы ты тоже не вернулся? Что вы за люди все…

— Так я вполне боялся, — голос, конечно, был чужой, дурацкий голос, Рысь даже сам себя не узнал, вот бы зажмуриться и заткнуть уши одновременно, но ведь тогда уснешь, а спать нельзя… — Я боялся, что им-то с непривычки будет еще хуже, чем мне, ты понимаешь?

— Что я понимаю?..

— Да не переживай так, все уже кончилось.

— Ты отвратителен, — сказала Роуз и двинула его в плечо. — И не смей спать.

— Лучше бы ты меня поцеловала.

— Зачем ты все стремишься замкнуть на себя? Если б не Артур, никакой бы Аси вовсе…

— Они мешали. Клянусь вот мешал.

— А Артур помог. Ты же мог им объяснить! Что это было?

Роуз сидела на краю кровати. Рысь чувствовал ее тепло сквозь одеяло. Попытался приобнять, но Роуз фыркнула:

— В Приюте света нет, Асенька в панике, зачем ты… что ты… что за помутнение?

— Мне показалось, будет легче одному. Несправедливо подставлять других.

— Но ты все время так. — Глаза Роуз сделались глубокими-глубокими, тревожными-тревожными. Как Рысь любил это. — Ты постоянно оттесняешь людей, отвергаешь помощь, ты будто хочешь надорваться и свалиться. Ну вот зачем это? Ты все еще доказываешь старому мастеру, что достоин отношения нормального? Что меня достоин? Что происходит?

— Солнышко, я сейчас усну, и этим все для нас закончится.

— Да ты ужасен!

Она заставила его сесть, растрепала волосы, плеснула в лицо холодной водой, тормошила, тормошила, и глаза у нее были дикие, кошачьи, темные, как у любой кошки в тот час, когда она вдруг мечется по поверхностям со страшным грохотом. Как давно он ее не видел такой юной, такой испуганной, без этого прохладного смирения, без этого сочувствия к нему же. Без этой вины? Да, и без нее.

Людям Приюта, особенно повзрослевшим, иногда надо выгуливать силу, чтоб она не разорвала их изнутри. Но отдаваться силе вне Приюта — значит закрыть глаза и оказаться где угодно. Проблема в том, что при таких прыжках забыть, откуда ты, зачем ты, почему — легче легкого. Ася вот чуть не забыла. Чем дольше ты гуляешь где-то вне, тем меньше помнишь. Когда-то Рысь чуть сам себя не потерял, а потом мастер его спас и подбил построить Приют, чтоб больше никто никогда не потерялся.

Роуз толкнула его в плечо и объявила:

— Ваш старый мастер просто идиот, я ненавижу его.

— Я об этом помню.

— Я решила проверить, вдруг ты позабыл. У нас же с ним была такая дружба, если верить тем сказочкам, что ты рассказываешь.

— У нас с ним и была.

— Ой, не смеши меня.

Роуз медленно застывала в себя обычную — плавную, ровную, до омертвения спокойную. Приходила в себя, и это хорошо, но как же Рысь хотел бы чаще видеть ее безумные, круглые глаза. Значит, он все же не случайная помеха ее счастью и не привычный же дурацкий спутник, а кто-то, за кого можно биться. Значит, все еще будет хорошо или все это время было, а он, дурак, не замечал. Поделом ему.

— Давай играть в воспоминания, — сказала Роуз. — Я помню: когда мы впервые встретились, ты чистил на моей кухне картошку.

— Мне на «у»? У нас с тобой было мало времени на общение в тот самый первый раз.

— Заинтриговать меня, однако, ты успел.

— Лишь поесть я хотел, а не общаться.

— Я очень злилась, но обед тебе достался.

— Я был потрясен и отчаянно благодарен.

— Но ты хвалил мой нос, а не отзывчивость.

— Не бывает, — проговорил Рысь все еще с усилием, — на мягкий знак воспоминаний не бывает.

И тут Роуз все-таки его поцеловала.

День первый

Джо читала, и это было трудно. Во-первых, потому, что было темно. Лампы не зажигались, и по этому случаю в зале даже раздвинули шторы, но хмурый утренний свет не особенно спасал. Во-вторых, потому, что рядом спали, и с каждым словом, с каждой новой фразой Джо все сильней хотелось уснуть тоже. Что она, дура, что ли? Ничего Рысь ей не сделает, даже если она вдруг эту книжку в окно выкинет. Джо все хотела дойти до отрывка, который ей вчера зачитал мастер, что-то про пса, про будку, крыльцо… Но книжка началась совсем не с этого. Да и что ей до мастера? Зачем он?

Рысь ему вроде нос разбил позавчера, а вчера вечером в Приюте погас свет. Это связано или нет? Никто не знал.

Приют полнился слухами, как и всегда. Вчера на кухне люди с аппетитом поедали невесть откуда взявшуюся капусту, хрустели листьями, строили догадки.

— А говорят, ой, — заметила Ксения и только что не облизнулась от довольства, — а говорят, что город нам еды больше вообще не будет присылать.

— Да вранье все это.

— Слушайте, а может, он его проклял? Ну то есть мастер — Рысь. Вы поняли. Потому и света нет.

Джо хотела уже заспорить с ними со всеми одновременно, но тут на кухню вошел Александр, сунул ручку за воротник вечного своего пиджака и спросил:

— Зачем вы говорите ерунду?

Его не услышали, конечно. Он стоял на пороге, будто совсем один, и повторил еще раз, хмуро, громко:

— Зачем вы несете всякую чушь?

Да просто нравится им, вот и несут.

Он даже захлопнул свою тетрадку. Смотрел в кои-то веки на лица, а не на страницы, а вокруг люди самозабвенно хрустели капустой.

— Откуда? — спросила Джо и для верности дернула кого-то за расшитую розами рубашку. — Откуда взялась капуста?

— Артур притащил.

Ой, Артур. Артур из тех старших, которые могут уже помогать Рыси, и работать, и носить в Приют всякую добычу. Однажды Артур приволок живого рака, и Роуз с девочками ходила потом его отпускать в городскую реку, это идти под шепотки через весь Асн. А Рысь иногда выбирался в город, но никогда не ходил за добычей сам.

— Я тоже хочу, — сказала Джо, потому что точно знала, что все забудут, — я тоже хочу приносить капусту.

Лимоны, груши, жвачку, простыни, детскую игрушечную лопатку, мелки для рисования, ведро краски, кулек со сливами, наждачку, заляпанный комбинезон, новую скатерть,