Казалось, это длилось часами.

Оно ревело и выло, Йонас как будто окаменел. На секунду мне даже показалось, что это и вовсе был уже не он, а нечто другое, занявшее его тело, не менее старое и смертоносное, чем сущность, бившаяся перед амбаром.

А потом вой перешёл в протяжный и отчаянный визгливый звук, похожий на скулёж. Так стенает разрываемое кем-то более сильным животное.

Голос Йонаса, чистый, спокойный и сильный, не забитый этим тёмным ветром, как мой, раздался так неожиданно, что я вздрогнула и одномоментно пришла в себя.

Слова были незнакомыми, очевидно, он использовал один из мёртвых языков. Его мне, судя по всему, тоже предстояло выучить. Стоило в своё время догадаться, что трёх уже освоенных мне не хватит…

Всё прекратилось мгновенно, как будто выключилась по щелчку пальцев.

Земля и воздух всё ещё дрожали, но дрожь эта была остаточной, как и та, что ещё пробегала по моим мышцам.

Оно ушло.

Слабый, но уже вполне обычный вечерний ветерок коснулся сухой и горячей, как при температуре, кожи лица и волос, и я вскинула подбородок, ловя его, как дыхание самой жизни, губами.

Йонас медленно, будто не был до конца уверен в собственных движениях, развернулся, и мне вжало в стену с такой силой, что картина мира перед глазами поплыла.

Он упирался в амбар обеили руками по разные стороны от моей головы, и за его плечами не было видно ни неба, ни жидкого закатного солнца, выглянувшего из-за плотных облаков.

Йонас ничего не делал, просто смотрел, и ничего не стоило бы вывернуться, просто поднырнув под руку, списать на нет откровенно опасный для нас момент.

Ещё проще было бы на всё плюнуть и сбросить звенящие напряжение здесь и сейчас, точно зная, что ни сегодня, ни завтра, ни когда-либо впредь мы оба об этом эпизоде не вспомним.

Вместо всего этого я стояла и, задержав дыхание, завороженно любовалась тем, как на моих глазах человек превращался в монстра, а потом – обратно.

Йонас склонился ближе, обжигая ледяным дыханием, и я содрогнулась перед превосходящей меня силой снова. Рука потянулась сама, и я стиснула его предплечье, не зная, чего хочу или не хочу больше.

Смертельный холод его губ коснулся моих волос вместо ветра, и на несколько минут мы оказались прижаты друг к другу так тесно, что кроме него стало нечем дышать.

Сердце Йонаса отчаянно колотилось о мои рёбра, и, не смея шелохнуться перед ним, я глушила этим стуком отчаянное биение сердца собственного.

Он медленно и глубоко вдохнул, как будто дышал с моей помощью точно так же, как я дышала, уткнувшись в его плащ.

– Поехали. Хочу убраться отсюда до темноты.

Прежде чем уезжать, нам предстояло ещё запечатать колодец вместе со всем его поганым содержимым и сжечь оскверненный амбар, и обратить последний в пепел мне прямо сейчас точно хотелось больше всего на свете.