раскрытыми, как будто он был насторожен или не уверен, что его сфотографируют. Лицо его ничего не выражало, его рука лежала на голом плече альбинecсы. Самой заметной чертой Говарда, о которой говорилось выше, было его длинное узкое лицо и слегка выступающая челюсть.

Черт побери! Он выглядит ТАКИМ ЗНАКОМЫМ! Где я видел его фотографию раньше?

— Да, сэр! — пискнул старик. — Эт мои мама и папа, и я чертовски горжусь, что в моих жилах течет кровь этого героя.

Писатель вернул фотографию, все еще не оправившись от знакомого лица.

— Поразительный взгляд в прошлое, сэр. Спасибо, что поделились со мной.

Септимус потер руки.

— Да, сынок, вскоре после празднества, Говард трахал киску моей милой мамочки так, как будто завтра не наступит…

— Э-э… Да, сэр. Вы уже говорили.

— …oн разодлбал ее киску, как гребаные канноли[87]! Говард был гигантом среди людей. Он трахал всех этих девушек и не останавливался, пока они не становились косоглазыми, настолько сумасшедшими они были, дорвавшись до этого большого "куска трубы", которым был его "петух”. Так что, он долбил их дырки по много раз!

— Э-э… очаровательно, сэр. Боюсь, нам пора, но спасибо, что уделили нам время и поведали прекрасную историю.

— Уже уезжаетe, да?

Сноуи быстро обняла его.

— Да, Дедуля Септимус, просто уже поздно, но мы скоро вернемся…

— Хорошо, дорогая, — и старик уставился на Писателя. — А ты, сынок, помни, что я тебе поведал раньше. Так же, как ты вернул хорошее назад в город, так же, и нечто ужасно плохое будет преследовать тебя по пятам, будет ползти прямо за твоей спиной…

Как Писатель мог забыть такое? Как будто ворота Иблиса открываются и…

Септимус Говард уверенно кивнул.

— И ты встанешь перед НИМ, встанешь, как ТОТ САМЫЙ, и остановишь ЕГО на пути его…

Писатель сглотнул, услышав это предзнаменование, каким бы глупым оно ни казалось, а потом они все закончили прощаться. Но, в целом, эта беседа со старейшиной города была увлекательной и продуктивной, и когда они ушли, он действительно с нетерпением ждал возможности насладиться разговором старика в будущем.

К сожалению, этому не суждено было случиться, и в этот момент, сами того не зная, они видели Септимуса Говарда в последний раз, потому что он сам станет первой жертвой “ Люнтвилльского Ужаса”.

На самом деле, он будет разорван на куски, когда вернется в свою хижину в лесу, и его старая плоть будет поглощена с большим аппетитом…

* * *

Опьяненный пивом и новой информацией, Писатель последовал за девушками туда, откуда они пришли, по длинному главному проходу, вдоль которого выстроились ветхие трейлеры и еще более ветхие человеческие существа.

Столько событий всего за одну ночь, — подумал он. Местоположение дома Крафтера теперь было ему известно, как и инкапсуляция природы самого Крафтера, включая предположения о СВЕРХЪЕСТЕСТВЕННОЙ природе, и — самое интригующее — легендарность мифической фигуры, известной как Говард, не говоря уже о неожиданном обнаружении реальной фотографии этого человека. И, как я вижу, Сноуи с Дон, наконец поладили.

Две девушки шли впереди него, держась за руки, словно влюбленная пара.

Затем Сноуи прошептала Дон:

— Дорогая, когда мы вернёмся, я хочу, чтобы моя киска побывала в твоём рту!

Дон пожала плечами.

— Конечно. Только сначала помойся. Без обид, но твоя киска имеет тенденцию вонять.

О, нет, — подумал Писатель.

Сноуи воспринялa эту информацию не слишком позитивно.

— Какого хрена ты мне сейчас это сказала? — oна остановилась и толкнула Дон.

— Следи за собой, милая, или я опущу твоё смешное лицо в грязь. Я только хотела сказать, что ты иногда немного воняешь, и если хочешь знать правду, бывают моменты, когда твоя щель пахнет хуже, чем труп животного на дороге в жаркий летний день.

— Вовсе нет! — заорала в ответ Сноуи и с молниеносной скоростью, удивившей Писателя, её ладонь треснула по лицу Дон. — Моя киска всё время хорошо пахнет!

Когда Дон оправилась от удара, на одной стороне её лица появилась пульсирующая розовая петерня от пощечины.

— Тебе не следовало этого делать, потому что теперь я собираюсь преподать тебе урок. И, знаешь что, Сноуи? Мне неприятно тебе это говорить, но окружная свалка пахнет лучше, чем твоя дырка!

— Заткнись, ебанатка!

— Ты можешь выйти из душа, но уже через пять минут твоей вонью можно разрушить стену из шлакоблока. Неудивительно, что ни один парень не хочет с тобой встречаться; в половине случаев твоя дырка воняет так сильно, что твою вонь можно почувствовать через твои грёбанные штаны.

На этом разговор о запахе закончился. Обе девушки столкнулись, oсыпaя друг друга ударами и пинками.

Писатель застонал.

— Серьёзно, девочки? Опять?

Как профессиональный рестлер, Сноуи ударила пальцами по глазам Дон, a затем саданула локтем в голову.

— Меня тошнит уже от того, что ты всё время говоришь мне гадости! Я засуну твой протез тебе же в задницу, и всё дерьмо в ней перемешаю!

Писатель вздохнул, сел на пенек и открыл последнюю банку пива.

Нахуй…

Он слишком устал, чтобы вмешиваться.

Но, вместо него вмешался кто-то другой.

Как раз в тот момент, когда Дон собиралась укусить Сноуи за лицо, а большой палец Сноуи медленно вдавливался в глазное яблоко Дон…

— Стойте, девочки! — высокий мужчина, похожий на Джеда Клэмпета из «Деревенщины в Беверли-Хиллз»[88] вплоть до помятой шляпы, появился из ниоткуда и растащил обеих девушек, энергично тряся их за воротники. — В Бэктауне нет уличных драк, и вы обе это прекрасно знаете, если хотите драться в Бэктауне, то деритесь по правилам Бэктауна.

У Сноуи чуть пена изо рта не шла, а Дон была в таком бешенстве, что, казалось, сошла с ума. Они рычали друг на друга, как животные.

— Я говорю о настоящей драке, o ПУБe! — cказал Джед Клэмпетт. — Вы, девочки, неженки или хотите уладить всё по-честному?

— О, давай сделаем это! — кипела Дон. — У этой суки нет ни единого шанса против меня!

Писатель отпил пива и спросил:

— А ПУБ — это что?

— Давай, жирнуха! — усмехнулась Сноуи. — Я ВЫЕБУ тебя!

Джeд Клэмпетт потащил обеих девушек за шиворот вокруг одного ярко освещённого трейлера. Прошло несколько мгновений, затем раздался громкий голос из мегафона:

— За покерным домом Кори Калпа будет проходить ПУБ! Сноуи и Дон будут иметь друг друга! Вход пять долларов!

Сразу после этого заявления последовала массовая миграция болтливых деревенщин со всех концов парка на указанную территорию.

Я слишком стар для такого дерьма, — подумал Писатель, затем застонал и поднялся. С пивом в руке он поплёлся в сторону