нетронутым, нет пыли, он коротко и как-то озорно усмехнулся, и забрал меня из библиотеки в свою комнату.

Я была уверена, что он меня бросит. Оставит лежать на столе или на полке, чтобы прочитать когда-нибудь потом, но он подвинул кресло к открытому окну и положил меня на перекинутые через подлокотник колени.

В тот момент я вдруг ощутила все – пульсацию силы и гомон жизни, пение шальных летних птиц в саду и тот подлинный интерес, что он испытывал ко мне.

Почти раздавленная этим, – всем тем, чего не чувствовала и не замечала так долго, – я застыла рядом с его креслом, наблюдая за тем, как он погружается в чтение. Переворачивает первую страницу. Вторую. Третью.

– Он правда стал тебе так дорог?

Нет, мальчик ещё не вырос.

Но достаточно повзрослел, чтобы искренне пытаться понять вещи, не имеющие отношения к его собственной правде.

Он точно не имел ничего общего с Серджио Амани. Был злее, умнее, просвященнее. Он видел меня такой, какая я есть, и ни секунды не обманывался во мнении о том, кого вдруг обнаружил в своем доме.

Уже теперь был тем, в чьих руках я могла бы стать не только музой и спутницей, но и оружием.

Тем, кому я могла бы подарить все без исключения свои таланты, не говоря уже о преданности.

А еще он терпеливо ждал от меня ответа, позволяя самой решить, хочу ли я дать его.

Я же так много лет молчала, что уже почти не помнила, каково это – говорить с людьми.

Истолковав эту бесконечную тишину как-то по-своему, он прикрыл книгу, хотя и не закрыл ее полностью, и подался немного вперед, ближе ко мне.

– Ты не хочешь, чтобы я читал ее?

Если бы я кивнула, он принял бы это и без обид вернул книгу на место, это я уже знала совершенно точно.

И именно поэтому качнула головой:

– Очень хочу. Книги живут, пока их читают… Кайл.