внушают мне ужас. Я уверен, Ватсон, – а порукой тому мой опыт, – что по части чудовищных злодеяний эта дивная сельская местность превзойдет самые гнусные проулки Лондона.

– Вы пугаете меня, Холмс!

– Но причина совершенно ясна. В городе общественное мнение совершает то, на что не способен закон. В самом что ни на есть дрянном проулке вопль истязаемого ребенка, тяжкие удары пропойцы вызовут у соседей сочувствие и гнев, а правосудие так близко, что малейшая жалоба способна привести его в движение, и виновному остается всего шаг до скамьи подсудимых. А поглядите на эти одинокие домики, окруженные со всех сторон полями! Обитает там по большей части люд небогатый и невежественный, в законах мало сведущий. Представьте себе, какие адские злодеяния творятся тут из года в год, какие пороки процветают здесь втайне, никому не видимые и никому не ведомые. Если бы леди, которая взывает о нашей помощи, поселилась в Винчестере, я бы о ней нимало не беспокоился. Но стоит удалиться на пять миль от города – и вот она, опасность! Впрочем, пока что ей самой, кажется, ничто не грозит.

– Да. Если она может встретить нас в Винчестере, то вольна и уехать куда угодно.

– Именно так. Свободой передвижений она располагает.

– Так в чем же тогда дело? Вы нашли какое-то объяснение?

– Я разработал семь версий, каждая из которых учитывает все доступные нам факты. Но выяснить, какая из них правильна, помогут только новые сведения, а они, не сомневаюсь, нас поджидают. Ага, вот и башня кафедрального собора, и вскоре мы узнаем, что именно сообщит нам мисс Хантер.

«Черный лебедь» – почтенная гостиница на Хай-стрит, расположенная вблизи от железнодорожной станции; там мы и нашли молодую женщину. Она сняла гостиную и заказала для нас завтрак, который уже стоял на столе.

– Я так рада, что вы приехали, – взволнованно заговорила мисс Хантер. – Вы оба очень добры ко мне, но я и правда в замешательстве. Ваш совет будет для меня попросту бесценным.

– Расскажите, что же произошло.

– Да-да, непременно, только мне нужно спешить: я обещала мистеру Рукаслу вернуться до трех. Он позволил мне сегодня утром отправиться в город, хотя и не подозревает, с какой целью.

– Давайте все по порядку. – Холмс вытянул свои худые длинные ноги ближе к огню и приготовился слушать.

– Прежде всего должна сказать, что ничего плохого со стороны мистера и миссис Рукасл я не заметила. Справедливости ради нельзя об этом не упомянуть. Однако понять их я не могу, и это меня постоянно тревожит.

– Что именно вам непонятно?

– Почему они себя так ведут. Но лучше начать с самого начала. Когда я вышла из вагона, то увидела мистера Рукасла: он отвез меня в своем догкарте в Медные Буки. Усадьба, как он и говорил, расположена в прекрасном месте, хотя сама красотой не отличается: это просторное квадратное здание, побеленное известкой, сплошь в пятнах и потеках от сырости и непогоды. С трех сторон дом окружен парком и лесом, а на сотню ярдов от фасада – до самой Саутгемптонской дороги – простирается пологий луг. Этот участок перед домом принадлежит владельцу усадьбы, а леса – лорду Сатертону. Прямо у парадной двери, ведущей в холл, растут медные буки: они-то и дали название усадьбе.

Мой наниматель – как и прежде, рассыпавшийся в любезностях – вечером представил меня жене и сыну. Наше предположение, мистер Холмс, хотя и казалось столь правдоподобным на Бейкер-стрит, не подтвердилось: миссис Рукасл вовсе не умалишенная. Это молчаливая бледная женщина – гораздо моложе своего супруга; ей не более тридцати, а он наверняка уже перевалил за сорок пять. Из их разговоров я поняла, что женаты они лет семь; мистер Рукасл был вдовцом, от первого брака у него осталась дочь, которая теперь в Филадельфии. Мистер Рукасл доверительно шепнул мне, что отъезд дочери вызван необъяснимой антипатией, какой она прониклась к мачехе. Поскольку его дочери наверняка исполнилось двадцать, мне нетрудно было представить, как тягостно ей общаться с молодой супругой отца.

Миссис Рукасл показалась мне бесцветной персоной и внешне, и внутренне. Дурного впечатления она не произвела, но и благоприятного тоже. Серая мышка. Сразу бросилось в глаза, как страстно она предана мужу и малышу. Она беспрестанно поглядывает своими светло-серыми глазами то на одного, то на другого, стараясь подметить, а по возможности и предупредить малейшее их желание. Мистер Рукасл обращается с женой в своей обычной напористой, грубовато-добродушной манере, и со стороны их можно принять за вполне благополучную супружескую пару. Однако эту женщину гложет какая-то тайная горесть. Порой ее охватывает глубокая задумчивость, и на лице выражается неодолимая печаль. Не однажды я заставала ее в слезах. Временами причину такой тоски я объясняла поведением ее сына: мне в жизни не встречался столь испорченный и злобный ребенок. Для своих лет он недоросток, но голова у него несоразмерно велика. Приступы дикого буйства чередуются у него с затяжной хандрой. Причинять боль существам, которые слабее, чем он, – вот любимая его забава; о других развлечениях он и не помышляет, навострившись в поимке мышей, пташек и насекомых. Но рассказывать об этом негоднике вряд ли стоит, мистер Холмс: к моей истории он отношения не имеет.

– Для меня важны любые подробности, – заметил мой друг, – вне зависимости от того, придаете вы им значение или нет.

– Постараюсь не упустить ничего существенного. По приезде меня прежде всего неприятно поразили внешний вид и ухватки слуг. Их всего двое, они супруги. Толлер – грубый, неотесанный человек, с седеющей шевелюрой и такими же бакенбардами; от него постоянно разит спиртным. Со дня моего прибытия в дом я дважды видела его вдрызг пьяным, однако мистер Рукасл смотрит на это сквозь пальцы. Миссис Толлер – крепкая, очень рослая женщина с кислой физиономией; она, как и миссис Рукасл, весьма неразговорчива, но гораздо менее приветлива. Пара на редкость несимпатичная; впрочем, я, по счастью, бо́льшую часть времени провожу в детской и у себя в комнате: они расположены рядом в одном конце здания.

Мои первые два дня в Медных Буках прошли спокойно; на третий миссис Рукасл, спустившись вниз сразу после завтрака, что-то шепнула мужу на ухо.

«Ах да, – повернувшись ко мне, спохватился мистер Рукасл, – мы весьма обязаны вам, мисс Хантер, за то, что, потакая нашим капризам, вы решились остричь волосы. Уверяю вас, вашей внешности это ни на чуточку, ни на капельку не повредило. Теперь давайте посмотрим, как идет вам платье цвета электрик. Вы найдете его на кровати у себя