– Тс-с, – шептала она через дверь. – Тс-с.

Но мамины завывания не стихали, они становились то громче, то тише, накатывая волнами. Девочка села на пол, спиной к двери и ждала, молясь о помощи и в то же время молясь, чтобы отец не пришел.

Что, если такие звуки издают умирающие? Что она станет делать без матери? Кто тогда позаботится о ней? Отец о ней едва вспоминал. Мама пела ей перед сном, заплетала косички, красила ей ногти. Она прижимала девочку к себе, когда той снились дурные сны.

В комнате стемнело, но мама все еще оставалась за дверью. Девочка боялась многих вещей, но только не темноты. Та ее не страшила. Темнота делилась на три вида. Утром появлялась темнота с серой каемкой, постепенно переходившей в голубые и розовые тона, а это значило, что отец, скорее всего, скоро уйдет на работу. Лучше было, когда отец уезжал, хотя мама при этом сильнее тревожилась. Боялась, что он не вернется. Что им тогда делать? У них не было бы денег на еду и одежду. Мама нервничала, но девочке было спокойнее в те долгие часы, что отец отсутствовал.

Потом наступала темнота после ужина. После того как она умывалась и чистила зубы. Девочка сидела на диване между мамой и отцом и смотрела один из фильмов, которые они ставили в маленькую машинку под телевизором. Такая темнота состояла из приглушенно-фиолетовых и темно-синих тонов и дарила чувство спокойствия и безопасности. Когда они смотрели вместе фильмы и иногда ели из одной общей тарелки попкорн, девочке казалось, что ее семья такая же, как те, что она видела на экране.

Но темнота после ужина была и самым тревожным временем дня. Если отец был в плохом настроении или мама грустила, ей некуда было деться. Приходилось слушать сердитые слова и видеть слезы, резкие удары и тычки. В такие дни девочка уходила на свое любимое место под окном и рассматривала книжки в тускнеющем свете, проникавшем между ставней и оконной рамой.

Самая черная темнота приходила в середине ночи. Теплая и бархатная, она звучала как дыхание матери, спавшей рядом с ней.

Не темноты следовало бояться, думала девочка, а чудищ, выходящих из нее на свет. Вот кого стоило страшиться.

Глава шестнадцатая

Наши дни

Дожидаясь, когда мальчик выйдет из ванной, Уайли открыла переднюю дверь и выпустила Таса погулять. Метель снова усилилась, холод мгновенно успел пробраться в складки ее одежды. На этот раз пес быстро вернулся.

Нельзя было оставлять ребенка в ванной на всю ночь: там слишком холодно. Уайли постучала в дверь. Ответа не последовало.

– У тебя все хорошо? – спросила Уайли. Снова молчание. Она повернула ручку и распахнула дверь. Мальчик сидел на полу, прижав кулаки к глазам.

Он был встревожен, как пугливый олененок, и Уайли понимала, что нужно тщательно выбирать слова, которые она произнесет.

– Знаю, ты напуган. Знаю, что те снимки показались тебе страшными. Я пишу книги о людях, которым причинили боль. Пытаюсь рассказать их историю. Я сама никому никогда не причиняла боль. Ты понимаешь это?

Мальчик отворачивался от ее взгляда.

– Я хочу помочь тебе. Хочу связаться с твоей семьей, но для этого мне нужна твоя помощь. – Уайли кивком поманила мальчика к себе, но он не сдвинулся с места. Трудно было его в этом винить.

И хотя ночь была в самом разгаре, Уайли сомневалась, что мальчик снова заснет после таких потрясений. Она направилась в кухню и через минуту услышала позади тихие шаги ребенка.

– Спорим, ты голоден, – заметила Уайли. – Хочешь чего-нибудь съесть?

Мальчик не ответил.

– Что ж, а я умираю с голоду. – Она открыла холодильник. – Посмотрим, что тут у нас есть. Как насчет яиц и блинчиков? – Уайли достала упаковку яиц из холодильника и смесь для блинов из кухонного шкафчика. – Что будешь пить? – спросила она. – Есть молоко, сок и вода. Еще кофе. Ты пьешь кофе? Спорим, тебе нравится без молока.

Уайли оглянулась проверить, не вызвала ли ее шутка хотя бы тень улыбки на лице ребенка, но оно оставалось непроницаемым. Он потер своей маленькой ручонкой коротко стриженную макушку.

– Как голова? – спросила Уайли. – Наверное, болит.

Он пощупал синяк на виске, но ничего не сказал.

– Кстати, твоя одежда, должно быть, уже высохла, – добавила Уайли. – Я сейчас вернусь.

Она метнулась в комнату для стирки, вытащила из сушки одежду ребенка и положила на стул в кухне.

– Можешь пойти в ванную переодеться. Когда вернешься, будет готова первая стопка блинов.

Ребенок осторожно стянул одежду со стула, словно опасался, что его ударят, и поспешно выскочил из кухни. Уайли разбила яйца в миску, развела блинное тесто и налила на горячую сковородку первую порцию. Потом перевернула блинчик, подбросив его в воздух. Поставила на кухонный стол сливочное масло, сироп и миску с виноградом.

– Любишь блинчики? – спросила она мальчика, вернувшегося в кухню, положила блинчик на тарелку и протянула ему: – Приступай, пока горячий. Я закончу через пару минут.

Уайли поставила на стол блюдо со стопкой блинчиков и сковородку с омлетом, положила кусок на тарелку мальчика, потом себе. Села с другой стороны круглого дубового стола.

– Начинай есть, – предложила она, – не жди меня.

Мальчик исподлобья посмотрел на нее неуверенным взглядом.

– Хочешь, чтобы я порезала для тебя еду? – спросила Уайли. Но мальчик подвинул тарелку ближе к себе и подцепил блин пальцами.

Она наблюдала, как мальчик окунул блинчик в лужицу сиропа, нерешительно поднес к губам и осторожно лизнул. Решив, что все в порядке, мальчик доел блин и взялся за второй, который Уайли уже добавила ему в тарелку. Он ел не останавливаясь, едва успевая прожевать и проглотить предыдущий кусок.

– Не торопись, – посоветовала Уайли. – Там еще много осталось.

Мальчик наклонился над тарелкой, понюхал омлет и сморщил нос.

– Все нормально, – сказала Уайли. – Не обязательно есть, если не нравится.

Мальчик с тоской посмотрел на дверь.

– Ты помнишь, какая там стужа? – спросила Уайли. – Выходить сейчас небезопасно. Дороги очень плохие.

Мальчик сдвинулся на край стула, словно собирался задать стрекача.

Уайли не хотела спугнуть ребенка, но и лгать ему больше не хотела.

– Я обещала помочь тебе добраться домой, – сказала она. – Снег не будет идти вечно.

Мальчик, вероятно, обдумал ее слова, несколько слезинок скатилось по его щекам.

– Не плачь, – встревоженно попросила Уайли. – Давай поиграем? – предложила она, надеясь его отвлечь.

Мальчик взглянул на нее с подозрением.

– Игра называется «Сначала ты, потом я», – пояснила она, поднимаясь из-за стола, взяла свою тарелку и отнесла в раковину. – Сначала ты задаешь мне вопрос, потом я тебе. Хочешь начать? Все, что нужно, – задавать вопросы. Например, какой мой любимый цвет. А я отвечу. – Уайли сполоснула тарелку и поставила в посудомойку. – Хорошо, значит, я начну, – сказала она, поскольку мальчик продолжал молчать.

Уайли задумчиво посмотрела на потолок и похлопала себя по подбородку, словно размышляя. Она хотела начать с простого вопроса, не слишком личного.

– Какой твой любимый цвет? – спросила Уайли.

Ребенок молчал.

Она решила попробовать иначе.

– Что ж, Уайли, – сказала она детским голоском, – мой любимый цвет голубой. А твой? – Она снова заговорила своим обычным голосом: – Вот это совпадение. У меня любимый цвет тоже голубой.

Уайли взглянула на мальчика, ожидая хоть какой-то реакции, но тот продолжал смотреть на нее безучастно. Может, он не говорил по-английски.