– Нет, черт побери, к таким вещам надо с опаской относиться, – продолжил он. – Вспомни, что произошло после расстрела в «Колумбайне». За короткое время столько подражателей у ребятишек появилось. Да, не все пошли до конца, но кто-то же пошел. А в результате у нас – бац! – и массовые убийства, и стрельба от Эрфурта до Осаки. И вишенкой на торте Виргинский политех. И поверь мне, тот парень получил именно такой статус в медиапространстве, какого и добивался. И его пример будет вдохновлять новые поколения психопатов, этих озлобленных молодых людей, имеющих доступ к оружию.

– Я не знаю, – Лиза сокрушенно покачала головой. – Таков медийный мир. Им историю подавай, которую можно раскрутить, и ничего с этим не поделать.

– Ладно, давай послушаем, что парень скажет, – закончил дискуссию Трокич. – И попроси Якоба и Джаспера вызвать на допрос Габриэля Иенсена. Интересно, как этот коллекционер объяснит, почему он не пользуется ходунками, когда идет в магазин.

48

Матиас Риисе сидел на краешке постели в своей комнате, прислушиваясь к проникавшему через стену гулу голосов участников утреннего телевизионного ток-шоу, и старался избавиться от мыслей, со страшной скоростью проносившихся в голове. Накануне его навестил Николай, и они нашли еще несколько мест, где можно размещать видеоклипы. Словно какая-то неведомая сила побуждала их обоих совершать новые выходящие за все установленные рамки акции в виртуальном пространстве, но ровно в тот момент, когда его товарищ ушел, он вновь почувствовал, как страх подкрадывается к нему через щель под дверью, точно отравленный воздух.

Этот страх был какой-то неотчетливый, смешанный с неодолимым желанием, охватившим все его существо. Интернет стал его тайным прибежищем, где он мог обрести другую идентичность. Появляться на экране. Так же, как он появлялся на нем ранее. Но теперь он перестал быть объектом, теперь он определяет, кого и что снимать. Произошел обмен ролями, и он перестал быть жертвой.

Или не перестал? Ведь кое-кому известны его проделки. Письма, правда, больше не приходили, и Матиаса это озадачивало. Чего добивался отправитель? Чтобы он бросил эти свои забавы? Но этого он не мог сделать, ведь что тогда у него останется? Кем он тогда будет? И что, собственно, автор письма собирался предпринять в отношении него?

Он вспомнил, когда эта жуть приключилось с ним впервые. Это произошло после того, как отец ушел от них и зажил с новой семьей в другом конце страны, потому что анализ ДНК показал, что младший сын Фредерик не его ребенок. Уже тогда она стала пугать его огнем. Если ты это сделаешь, все будет хорошо. А если нет, то будет очень-очень плохо. И это плохо наступало, когда Матиас отказывался и она запирала его в тесном, пропахшем кислотой чуланчике в коридоре и предупреждала, что огонь придет и заберет его, если он не сделает того, о чем она его просила. И показывала свои жуткие ожоги, все ее тело напоминало испещренный рытвинами ландшафт. Тогда в голову ему лезли мысли о маленьких змейках, извивающихся в аду, и о самом аде, а она рассказывала, как огонь почти совсем забрал ее. И случилось это потому, что она не сделала того, что требовали ее родители. А однажды, когда он закричал в темноте, она зажгла спичку так близко от входного люка, что он чувствовал сквозь щель запах дымка. И он обмочился от ужаса.

Со временем она как бы утратила интерес к нему. Он взрослел, развивался, у него начал ломаться голос, да и вообще он уже едва помещался в чулане. И тогда настал черед младших брата и сестренки участвовать в этой жути.

И все-таки не страх, а стыд – вот что больше всего тяготило его. Стыд, сопутствующий злобе и досаде. И чувство вины. Ведь это он умолял и просил мать о сестренке. Которая могла бы занять его с Фредериком место. И самим своим существованием Юлия каждодневно напоминала ему об этом.

Руки его ласкали мобильник. Орудие его труда. Камеру режиссера. Как многому он научился за прошедший год. И его положение в Сети укрепилось: тогда он был никому не известным новичком, а теперь на него ссылаются все. В своем мирке он стал королем. Он постарался действовать так, чтобы его не обнаружили, но кто-то, вероятно, что-то пронюхал.

Матиас вздрогнул, когда Ионна рванула ручку двери. Она так и не научилась стучать перед тем, как войти, будь то спальня или ванная. Это стало частью ее игры. Таким образом она хотела продемонстрировать, что имеет власть над ним и право заставать его в самых интимных местах. И поэтому он научился пользоваться ключом.

– Что надо? – крикнул он через запертую дверь и прислушался.

Мать приглушила телевизор в гостиной, и в доме наступила тишина. Слышны были только привычные для живущих в пристройке звуки. У окна слабо посвистывал ветерок, проникающий в комнату через щель. А с чердака доносилось поскрипывание деревянных балок.

– У нас полиция. Они хотят поговорить с тобой.

Матиас вздрогнул. По ее голосу он понял, что она не врет. Что они стоят у нее за спиной. Зачем им надо говорить с ним? Он ведь рассказал им все. Потом он сунул мобильник под матрас и вытер руки о штаны.

49

Дэниель Трокич рассматривал молодое закрытое лицо, которое в данный момент только и занимало его мысли. Матиас Риисе провел полчаса на исписанной граффити скамье в комнате ожидания, пока Трокич и Лиза обсуждали стратегию допроса и собирали вместе все имевшиеся у них материалы на него. А теперь он без всякого интереса разглядывал кабинет Трокича и грыз ноготь.

Выглядел подросток так, будто безуспешно соперничал со сверстниками-модниками. Его белая фуфайка когда-то была крутой, но сейчас она была застирана уже настолько, что надпись на груди во многих местах отшелушилась. Темные волосы, свалявшиеся от злоупотребления воском, нуждались в услугах парикмахера. Их еще и помыть бы не мешало. Вид у него был неопрятный и какой-то затравленный. Но имело ли это отношение к Лукасу? И к пожарам?

Трокич положил на стол диктофон. Рядом с ним устроилась Лиза, сразу уткнувшаяся в бумаги. Когда часом ранее она вошла в кабинет, глаза у нее были опухшие, словно она долго плакала. Вопросительный взгляд на Якоба дал, однако, Трокичу утешительный ответ. Долгий, ночной разговор с Якобом успокоил Лизу – вот что прочитал он в глазах друга.

И наконец компанию им составил сотрудник службы соцзащиты в «лекторских» очках, который молча делал пометки в