– А тебя никто не ищет, знаешь?

– А твой адвокат и думать о тебе забыл. Зачем ему нужна баба с такой репутацией? Кто ты, а кто он!

Эта тварь каждый день являлась к ней в продуваемую всеми ветрами хижину. Ходила вокруг ее связанного, съежившегося на полу тела и говорила, говорила без умолку. А еще она во всем ей признавалась. Во всех своих смертных грехах и преступлениях. И именно поэтому Наташа понимала, что в живых ее не оставят. Почему вот только медлили? Почему не убили сразу?

– Почему не убьете меня, Инга? – сипела Наташа, когда та приезжала к ней с проверкой.

– Виктор Иванович не хочет о тебя руки марать. Говорит, что ты и так сдохнешь. Недолго уже осталось. Если вдруг, говорит, нас поймают, то за твою смерть не придется нести ответственность. Да и насчет грехов заморочен сильно. Грех, говорит, больную и убогую кончать…

Виктор Иванович Хворов, тот самый мужик, который подсунул Наташе отравленный шоколадный батончик, был мозгом их преступного дуэта. А Инга Одинокова, никому не нужная детдомовка, – исполнительницей, соблазнительницей, обольстительницей.

– Он придумывал и проворачивал все схемы с этими уродами богачами. А я ему во всем помогала, – признавалась Инга, разгуливая по скрипучему дощатому полу, казавшемуся Наташе ледяным, таким он был холодным. – Я пудрила мозги влюбленным дурачкам. Нашептывала то, что было необходимо. Укладывала в койку при необходимости. Настраивала против родственников. Капля камень точит, знаешь? Большие деньги требуют основательной подготовки и серьезных душевных и физических затрат.

Иногда девица, которой с чего-то хотелось выговориться именно Наташе, приносила ей воду и хлеб. Развязывала ее, позволяла поесть, попить и даже сходить в туалет в ржавое ведро в углу. На улицу не пускала.

Случалось это примерно через день.

– Только смотри не проболтайся, что я тебя прикармливаю. Если Виктор Иванович узнает, он не простит.

– А чего вы не сбежите? – осмелилась однажды на вопрос Наташа. – Вы получили деньги Лебедева?

– О да! Это такие деньги! Такие хорошие деньги! Нам с ними будет очень комфортно долго жить. Их нам как раз и не хватало для отъезда за границу. Честно? – Она присела перед ней на корточки, дыхнув в лицо мятой. – Мне было бы достаточно и тех денег, что мы поимели с отчима и матери мента. Но Виктор Иванович, увлекшись, сказал, что надо еще такую же процедуру проделать. И тогда уж точно до самой смерти хватит. И на периферии действовать не захотел. Там, говорит, все на виду. В Москву подался. Все потешался: «За сыночком, – говорит, – поедем. Он нам один раз помог и еще раз поможет».

– А кто его сынок?

– А тот самый мент, чьих отчима и мать мы развели на сорок пять миллионов. Рублей, конечно, не долларов.

– Он работает в полиции?

Сознание у Наташи путалось, уплывало, но она все равно приставала с вопросами. Если и суждено ей умереть в этом месте, то хотя бы информированной: почему и за что пострадала.

– Работал.

– Уволили?

– Не-а. Устранили. Мне пришлось, блин. – Инга начинала быстро ходить по сараю, нервно щелкая пальцами. – Он вдруг начал догадываться. И еще полез ко мне в сумку с вещами и нашел рыжий парик. Говорю, не мой. У меня свои волосы шикарные. Зачем мне? Подруга попросила попридержать, от мужа налево бегает в нем. Он вроде отстал, но начал присматриваться. И к отцу своему полез с вопросами. Мент – он всегда мент, как ни крути. В общем, когда Миша нашел у Виктора Ивановича таблетки и спросил, не их ли приняли перед смертью его мать и отчим, участь его была предрешена.

– И Виктору Ивановичу не было жаль сына? – хлопала ресницами Наташа, пытаясь избавиться от рези в глазах.

В сарае было пыльно, а когда Инга долго и быстро маршировала от стены к стене, то вся пыль с пола лезла ей в глаза, нос, рот.

– А чего ему было его жалеть? Он его не воспитывал и не видел ни разу при жизни. Я была ему ребенком. Он ведь охранником у нас в детском доме работал. И меня приметил сразу. Первый раз за руку поймал на воровстве столовских котлет. Поругал, но дал съесть. Потом подловил, когда я кошелек у директрисы у всех на глазах почти сдернула. И никто ничего не увидел. Никто, кроме Виктора Ивановича. Денег в кошельке было много. И карты еще банковские. Он все вернул директрисе, сказав, что нашел в кустах. А за мной с того дня начал присматривать и на путь истинный наставлять. Воспитывал. И к своему восемнадцатилетию я вышла из детского дома профессиональной мошенницей. Он забрал меня к себе. Мы уехали сразу. И с тех пор где только не побывали! Щипали, конечно, по-мелкому. Мишкины родители – первая крупная афера. Но такая! Дух захватило. Следа денег, конечно же, не нашли. Виктор Иванович – серьезный хакер. Я, честно, думала, что мы сразу свалим за границу. Но он сказал: «Погодь, малая. Еще одно крупное дело, и вот тогда…» – Инга замерла у распахнутой настежь кособокой двери, задумчиво проговорила: – Как думаешь, он не кинет меня?

– Не знаю. Но очень подозрительно, что он до сих пор в Москве, – рассудила Наташа. – После того, как вы убили полицейского… вам не уйти через границу.

– Мое настоящее лицо мало кто видел. Все время в гриме и в париках. Миша видел, но он мертв. Ты видишь, но ты без пяти минут мертва.

– А его? Лицо твоего подельника – Виктора Ивановича?

– Вот с ним беда, да. Но он что-то придумает. Не просто же так мы с ним на прошлой неделе к одному доктору на дом ездили, – повеселела Инга сразу. – Думаю, нос переделает и рот. И никто не поймет, что это он. Да еще с новыми паспортами…

После того как Инга снова ее связывала и запирала дощатую дверь, Наташа слушала шум мотора машины, который становился все тише, тише и вскоре вовсе исчезал. Потом принималась размышлять, но через какое-то время проваливалась в тяжелый глубокий сон. От бессилия.

Ближе к ночи холодало, и ей приходилось возиться и ползать по полу, чтобы не замерзнуть окончательно. Иногда она согревалась до такой степени, что покрывалась потом. А потом снова мерзла.

Вчера вечером прошел сильный дождь, но после него вдруг сделалось теплее. Влажно, но тепло, и ветер прекратился. И Наташа решила, что утром, когда рассветет, она попытается развязать узлы на руках. Вчерашним вечером, когда ерзала по полу, ей показалось, что