слышно скользящая по полированной поверхности, пока в офис не зашла Жука—Собчак. Не просто зашла, а буквально влетела, как молния в банку с огурцами, вызвав такой переполох, что сотрудники повыскакивали с мест, опрокидывая стулья, роняя бумаги и спешно прихорашиваясь.

Кто—то судорожно застёгивал пиджак, кто—то лихорадочно проверял, не торчат ли у него уши из—за наушников, а кто—то пытался спрятаться за монитором, изображая статую полной административной невинности. Вид Жуки—Собчак – в своём сверкающем серо—металлическом костюме, с прической, натянутой до звона струн, и лицом, способным расплавить банку супа взглядом, – мгновенно стер всю обыденность с лиц офиса. Даже плюшевый кактус на ресепшене виновато поник.

Все бросились брать у неё автографы, расталкивая друг друга локтями, сбивая стулья и папки с отчетами. Одна дама из бухгалтерии, всплеснув руками, чуть не выронила свой айпад, другая деловито тянула Жуке под нос блокнот с розовыми сердечками на обложке. Кто—то извлёк из кармана мятый клочок бумаги, кто—то писал на ладони, а особо ретивые вцепились в журналы о моде, выуженные непонятно откуда.

Атмосфера напоминала школьный концерт, где директор случайно оказался похож на звезду Голливуда. Жука—Собчак гордо принимала овации, резко став в три раза выше ростом, словно под надувным куполом тщеславия. Сотрудники толпились перед ней, вертясь, хлопая глазами, и восхищённо причмокивая, как туристы, впервые увидевшие живого слона в вестибюле офиса.

Валентина моментально оценила уровень угрозы: шкала тревоги в её голове мигнула ярко—красным, запиликала, затрещала, будто старый факс, забившийся истеричными сообщениями о конце света. Внутри неё что—то вскрикнуло, подпрыгнуло, налетело на стенки сознания и затряслось, как пойманная в банку оса.

В голове закрутился парад кривляющихся мыслей: "Беги! Прыгай в окно! Притворись тумбочкой!" Одновременно с этим воображение рисовало шевелящийся счётчик бедствий: каждая секунда промедления добавляла очки к грядущему позору. Валентина металась глазами, чувствуя, как пот вонзился в спину холодными иголками: будто весь офис залили липкой, сладковатой тревогой, в которой можно было застрять, как муха в сиропе.

Славик, в лучших традициях паникёров, именно в этот момент ловко опрокинул чашку кофе на клавиатуру. Струя тёмной жидкости стремительно растекалась, заливала пробелы между кнопками, будто улавливая общий нервозный настрой помещения. Стол под ним жалобно скрипнул, а сам он замер с выражением лица, напоминающим собаку, которую застали за разгромом хозяйской кухни.

Валя не колебалась ни секунды. В голове у неё нечто завизжало, вскипело и выпихнуло её из кресла с такой скоростью, что стул жалобно скрипнул, а папка с документами разлетелась по полу, как пух одуванчика.

Она вскочила с места, как пружина, перекрутившая сама себя, запнулась о ножку стола, отплясала неуклюжий танец на месте и, наконец, с силой схватила Славика за рукав, словно спасательный круг в шторм. От неожиданности Славик дернулся, будто его ударили током, а клавиатура пискнула в последний раз под весом его локтя. Валентина, раздувая ноздри и сверкая глазами, потянула его на себя, причём так решительно, что Славик едва не опрокинул монитор. И воскликнула на одном дыхании, таким голосом, словно объявляла тревогу военному гарнизону:

– Славик, только ты можешь меня спасти!

В голосе звучала такая искренность, что даже рыбы в аквариуме замерли бы от сострадания, прильнув к стеклу с выпученными глазами. Славик, как комично подстреленный цыплёнок, сначала дёрнулся вбок, потом споткнулся о ножку стола, зацепил локтем мусорную корзину, из которой, как по заказу, посыпались обрывки бумаг и сломанные скрепки. Он позволил утянуть себя прочь, не в силах сопротивляться, беспомощно размахивая руками, словно пытался уплыть на суше.

Валя, с лицом самурая перед последним боем, тащила его через зал, петляя между столами, спотыкаясь, ловя равновесие, налетая на углы, словно катастрофа в сером костюме, которую никакая сила уже не могла остановить. Сотрудники, сидевшие вдоль их пути, отодвигались, шарахались в стороны, глядя на них с таким выражением, будто наблюдали приближение офисного урагана, перед которым не спасёт ни знание пожарной инструкции, ни запасной выход.

Кто—то недоумённо приподнял бровь, так высоко, что она словно пыталась соскользнуть с макушки. Кто—то прикусил ручку, причём так истово, что казалось, вот—вот откусит её и начнёт жевать, как нервную морковку. Один из парней за соседним столом судорожно потер подбородок, будто хотел затереть происходящее ластиком из памяти. А одна из девушек, всегда казавшаяся Валентине воплощением приличия и степенности, вдруг фыркнула так резко и неожиданно, что документы на её столе вздрогнули. Фыркнула, как чайник в момент закипания, с таким паровым напором, что рядом сидящий стажёр поперхнулся кофе и стал лихорадочно искать салфетки, попутно косясь на происходящее, словно на цирковое шоу с участием особо опасных животных.

И только Кляпа, вальяжно развалившись где—то в глубинах сознания, потягивая воображаемый коктейль с ярко—зелёной трубочкой и хлопая себя веером по воображаемому лицу, захихикала, причмокнув с таким удовольствием, словно наблюдала за грандиозным цирковым номером, где клоуны валялись в тортах.

– Ишь ты, – промурлыкала она, растягивая слова, – наш десерт на ножках заёрзал, как пирожное на сковородке! Сейчас и крем польётся, и вишенка на макушке заиграет канкан! Готовься, Валюша, будет шоу с фейерверками!

Кляпа театрально подмигнула, словно собиралась запускать хлопушки, и ещё раз звонко чмокнула в воздух, вызывая в голове Валентины образы летящих взбитых сливок и разлетающихся конфетти.

Валя, не оборачиваясь, потащила Славика в сторону подсобки, ловко маневрируя между шкафами и растерянными сотрудниками, которые, казалось, не могли решить, аплодировать ли этому представлению или вызывать санитаров.

Подсобка встретила их ароматами затхлой бумаги, моющего средства и тоски по лучшей жизни. Узкое помещение было завалено ведрами, старыми папками, потрёпанными коробками с надписями "важное" и "очень важное", а в углу торчал облупленный швабрами стул, которому, казалось, хотелось закричать от одиночества. Лампочка под потолком мигала, будто у неё был личный нервный тик, а пол под ногами покрывался тонкой липкой плёнкой пыли при каждом шаге.

Славик, оказавшись в этом мрачном оазисе хаоса, застыл на месте, вытянув руки вдоль тела, как нашкодивший школьник, которого завели в кабинет директора за поедание мелков. Глаза его стремительно округлялись, как будто он пытался одновременно увидеть, понять и сбежать из происходящего. Он переминался с ноги на ногу, пыхтел, хлопал ресницами, как выброшенная на берег рыба, и уже собирался, видимо, задать какой—нибудь невинный вопрос про уборочный инвентарь, когда Валя перешла к активным действиям.

Схватив Славика за ворот рубашки, Валя так резко дёрнула его к себе, что тот взвизгнул от неожиданности, его воротник перекосился, сделав его похожим на школьника, которого не просто поймали за списыванием, а ещё и заставили трижды вслух прочитать свои подсказки. Славик взмахнул