Нежной памяти Роберта Х.
Навеки твоя «младшая сестренка»
Когда снял Он вторую печать, услышал я второе животное, говорящее: иди и смотри.
И вышел другой конь, рыжий; и всаднику его даровано было уничтожить мир на земле, развязать битву между людьми; и дан был ему огромный меч.
Откровение Иоанна Богослова. 6:3–4
«Убить их всех!» – вскричал,
с цепи собак войны спуская;
Чтоб злодеяньем сем заволокло весь свет,
Укрыв его смердящей плотью тел,
Молящих о покое.
Уильям Шекспир[1]
Laura Thalassa
War
Глава 1
Всадники. Год Тринадцатый
Иерусалим, Новая Палестина
Новый день начинается, как и большинство предыдущих. С кошмара.
Взрыв гремит в ушах, ударная волна сбивает с ног, я падаю в воду.
Тьма. Пустота. А затем…
Я судорожно хватаю ртом воздух. Повсюду вода и огонь, и… и… боже, эта боль – только боль, боль, боль. От ее острых укусов перехватывает дыхание.
– Мама! Мама, мамочка!
Я ее не вижу. Никого не вижу.
– Мам!
Небо нависает над головой, я кашляю от дыма. Ремень сумки обвился вокруг лодыжки и тянет меня все ниже.
Нет! Я брыкаюсь, стараясь выбраться на поверхность, но все напрасно – цель только отдаляется.
Легкие пылают. Солнечный свет тускнеет, как бы сильно я не сопротивлялась.
Открываю рот, чтобы позвать на помощь.
И захлебываюсь водой…
Со вздохом я сажусь на кровати.
На стене мерно тикают часы, маятник раскачивается – вперед-назад, вперед-назад.
Пытаясь перевести дыхание, касаюсь пальцами шрама у основания шеи. Простыни сбились, опутали лодыжки. Я выбираюсь из них и сползаю с постели. Прихватив коробок спичек, зажигаю масляную лампу. Вспыхнувший огонек на мгновение выхватывает нашу семейную фотографию, но я тут же поднимаю руку выше, освещая часы.
3:18 утра.
Ох… Растираю лицо ладонями, ставлю лампу на верстак, отодвигая то, чем он завален: перья, стеклянные наконечники, кусочки пластика.
С тоской смотрю на кровать. Увы, заснуть уже не получится, а значит, вариантов два: взяться за последний заказ, либо отправиться на охоту. Бросаю взгляд на стену, где, едва различимые в темноте, висят несколько моих последних работ: просмоленные луки и расписные стрелы.
Шикарное оружие ручной работы теперь продается за копейки.
В комнате слишком темно, не рассмотреть висящие на той же стене фотографии, но я ощущаю, как в горле встает ком.
Пока недавний кошмар еще свеж, мне не хочется оставаться наедине с воспоминаниями, наполняющими эту квартиру.
Решено – вперед, за добычей!
Под подошвами ботинок хрустит гравий. Я петляю по улицам Иерусалима, вооружившись верным луком, колчаном со стрелами и холщовой сумкой, в которую складываю находки. На бедре висит кинжал, а в сумке лежит небольшой топорик.
Прохожу мимо пустой мечети; когда я вернусь, она будет полна народа. В конце улицы – синагога, темная и зловещая, с заколоченными провалами окон. Некогда величественное здание сейчас выглядит смиренно, словно не его стены прежде гордо возносились к небу. Улицы пусты, лишь изредка попадаются палестинские патрули. Меня они не трогают, но провожают долгими мрачными взглядами.
Когда-то все было иначе. Я смутно помню детство, но оно было счастливым. В те дни мне не о чем было беспокоиться, а это почти равнозначно счастью. Теперь же тревоги камнем давят на плечи. И даже недавний кошмар кажется более реальным, чем та, прошлая жизнь. Я оглядываюсь, нащупывая на запястье браслет с амулетом-хамсой[2]. Стоит лишь немного расслабиться, почувствовать себя чуть спокойнее, как кто-нибудь нападет.
Да, когда-то все было иначе, но, вот она, моя реальность. С тех самых пор, как на землю ступили Всадники. Перед глазами вновь проносится первый день их Пришествия, словно он был только вчера.
Я в четвертом классе. Лампочки на потолке одна за другой вспыхивают и взрываются, в ушах звенит от криков одноклассников. Мне не повезло – я сидела у самого окна и видела, как машины, чьи двигатели замерли в одну секунду, врезались во все – во всех, – что оказывалось у них на пути.
Я видела, как машина сбила женщину, видела ее широко распахнутые глаза за секунду до столкновения. Иногда, вспоминая это, вместо незнакомой женщины я вижу своего отца. Интересно, с ним было так же? Я не видела его изуродованное тело, только слышала, что его сбил автобус.
Люди говорят, что жизнь изменилась в один миг, и я с ними согласна. Рождение, смерть и четверо странных мужчин, явившихся на землю, чтобы уничтожить мир, – вот составляющие этих перемен.
Но самые коварные изменения происходят постепенно. Первый день закончился, начался второй, и оказалось, что нужно выживать в мире, где машины больше не ездят, телефоны не звонят, компьютеры не работают, и множество людей погибли в одночасье. Но со временем мы привыкли к этой ужасной жизни. Так я прожила большую часть своих двадцати двух лет.
Я направляюсь в западный конец города. Прохожу мимо голубятни, где в этот ранний час тоже тихо. Раньше новости можно было узнавать мгновенно. Теперь же самый быстрый способ отправки сообщений – почтовые голуби, и нет никаких гарантий, что письмо доберется до адресата с первой попытки… И вообще доберется.
Уже целый месяц по ночам очень тихо. Здесь никогда не было особенно шумно, но эта тишина другая. В безветренном воздухе ощущается тревога.
Наверное, это всего лишь слухи… Однако с востока к нам приходят странные истории, похожие на страшилки, которые рассказывают у костра темной ночью. Истории о том, как вымирают целые города. Об улицах, усеянных костями, и о кладбищах, земля на которых изрыта свежими могилами. И посреди руин и хаоса с мечом в руке, верхом на кроваво-красном жеребце, едет Война.
Не знаю, насколько эти рассказы правдивы – теперь слишком многому приходится верить на слово, – но в последнее время жители Иерусалима подавлены больше обычного. Некоторые покидают город… Я бы тоже уехала, если бы у меня были деньги, чтобы добраться туда, куда я хочу. Но увы, денег нет, и я остаюсь.
