не лишали чародея возможности оперировать силой, – по сути дела, вез переворот в магической науке. Ибо магия так и не поддавалась прежнему modus operandi: изменились не только звездные пути, изменились сам мир и сама сила.

В селении на краю Равнины Гнева до Квинта долетали слухи о невероятном катаклизме, навсегда изувечившем север Араллора; это были больше пересказы орочьих новостей, приносимых торговцами кланов. Серьезные исследователи, разумеется, на Дальнем Севере пока не бывали. Но если верно то, о чем рассказывали дикие орки, то… то это меняло все прежние подходы к магии.

Все это, разумеется, требовало глубокого и всестороннего изучения. Как и применение универсальной поправки. Как и опыт создания кристаллов-преобразователей. Как и новая организация Орденов. Квинт перебирал вопросы в голове почти беспрестанно, один за другим, он даже сделал кое-какие наблюдения и записал кое-какие расчеты, купив за пару медяков обрывок пергамента и свинцовый стилус.

Но сам понимал, что все это – только чтобы не думать о Куртии, не вспоминать ее, не питать напрасных надежд. «Это был сон, Квинт, – твердил он себе, – только сон. У Куртии Перпенны отныне своя дорога, у тебя – своя. Живи как ни в чем не бывало, как будто ничего никогда не менялось, следи за звездами, считай магические переменные – может, даже сумеешь еще заново отстроить Пять Башен.

А у нее… у нее другой путь и другие люди. Ей блюсти императорский престол, рожать наследника от какого-нибудь знатного красавца (при этой мысли у Квинта сами собой сжимались кулаки), ей править, воевать, казнить и миловать до поры, пока не подрастет наследник… Ты для нее тоже сон, и навряд ли она вообще о тебе помнит.

И когда-нибудь вспомнит».

Суденышко ходко бежало по волнам, Квинт следил, как тянется назад скалистый берег, отороченный белой пеной, как мелькают там и тут белые паруса рыбачьих лодок: Роданос совсем близко, переход здесь недолгий, всего двое суток. В какой-то момент магу удалось выбросить из головы все тревожащие мысли и успокоиться. Константия ждала его, Ордена, разумеется, нуждались в реорганизации, и, пожалуй что, именно это первым делом следовало обдумать и обсудить. Впереди – множество работы, множество решений, множество перемен.

Порт Роданоса здорово опустел за то недолгое время, что Квинт здесь не был; смута нанесла урон даже этому вечно кипящему уголку. Рыбачьих лодок у пирсов в достатке, а вот пузатых кнорров и длинных торговых судов, везущих из варварийских земель пшеницу и рожь, почти что и нет; однако народ на набережной по-прежнему кипит, словно ждет чего-то.

– Теперь-то в Роданосе спокойно? – полюбопытствовал Квинт у пожилого матроса, тянувшего вдоль борта канат.

– Нонеча, господин, не жалуемся, – отвечал матрос. – А вот в начале лета сильно тревожно было, да! Пришли пираты, никто и не ждал: маги-то того, без силы остались, кто предупредит? Пришли пираты, значится, флот пожгли, народ, кого смогли, в полон похватали. Наместник тогдашний, Луций Аквил, после того стакнулся с баронствами, ему даже оттуда дружину прислали – дескать, он имперскую власть более не признает, Роданос теперь сам по себе, свободный, значится, порт, а бароны, сожри их демоны, ему оказывают добровольную поддержку! Как же, добровольную – три больших когга с мукой да маслом на север ушло за эту поддержку!

– А потом? – заинтересовался Квинт.

– А потом, господин, – ухмыльнулся матрос, – от северной границы пришел Третий Неустрашимый легион. Дружину-то баронскую быстро смяли и ополчение городское, кто, значится, за свободный порт вышел повоевать. Луций Аквил своей головой потом три дня ворота украшал. Пираты того после подходили, понравилось им, вишь ли, в Роданосе – отбили и пиратов. Ну а теперь у нас и наместник новый, и торговлишка оживает помаленьку. – Тут он отчего-то погрустнел. – Но жизнь пока вовсе не такая сытая, как была недавно. Народ-то ропщет по углам…

– Роптать пусть ропщет, лишь бы не бунтовали, – хмыкнул Квинт. – А вон там в порту – что за суда? Суматоха вокруг какая-то…

– Того не ведаю, господин. – Матрос и сам с интересом всматривался в портовую суету. – Глядите-ка, имперские триремы, из самой Арморики! Легионеров-то сколько выгрузилось!.. Видать, важный кто-то прибыл, может, к наместнику. Он у нас, веришь ли, бывший легионный начальник, Марк Анний звать. Недавно еще где-то на севере обретался, а как смута пришла, значится, вернулся в Корвус, служить империи… Не слыхал?

– Не слыхал… – Квинт покачал головой. Последние слова матроса пролетели мимо его сознания, потому что… потому что над деревянным длинным зданием, где располагались портовые конторы, развевался до боли знакомый штандарт: черный Дракон на багряном поле.

Императорский штандарт. И означал он одно: правящее лицо, сиречь Куртия Фимбрия Перпенна, местоблюстительница императорского престола, – здесь, в Роданосе.

Кошмары, которые Квинт с таким трудом сумел выбросить из головы, начинали сбываться куда раньше, чем он думал.

На причале клубилась толпа, разобрать в этом мельтешении Веспа ничего не мог, в глазах стоял странный туман.

– Мы куда причаливаем, милейший? – спросил он в безумной надежде, что раз императорский штандарт здесь, то скромный каботажник из Чаган-Го направят куда-нибудь к крайнему пирсу, ибо нечего простецам мозолить начальству глаза.

– Да в аккурат напротив контор и швартуемся, в самой гуще, – сплюнул матрос. – С берега передали, строгое предписание, капитан сказал.

«Сожри меня мантида!..»

Что делать, что делать? Надо побыстрее сойти с корабля – и бежать, бежать, искать любую возможность уехать как можно скорее и как можно дальше! Чтобы, не приведите мантиды и демонионы, не столкнуться случайно с венценосной особой (которую народ уже по-простому величал императрицей – даже те, кто поначалу кричал, что «бабы у нас не правят»).

Мысль о том, что Куртия могла нарочно прибыть в Роданос ради него, Квинт задушил в зародыше. Не могла. Не императорское это дело. Да и откуда ей знать, где он?

Просто случайное совпадение.

Поэтому он должен бежать.

Однако, чем ближе суденышко подваливало к пристани, тем яснее становилось, что сбежать не удастся. Квинт стоял у борта, вцепившись в потемневшую обшивку, пальцы задеревенели, в голове билась одна мысль: «Этого не может быть!..»

Вдоль пирса выстроились легионеры в полном вооружении – да не простые солдаты, а преторианцы, личная гвардия императоров, в пурпурных плащах и с пурпурными султанами на шлемах. На набережной клубилась густая толпа, но преторианцы оттеснили ее, освободив перед выходом с пирса пустую площадку. И на ней, спокойно сложив на животе руки, стояла молодая женщина – в светлом простом платье, платок из полупрозрачного шепсутского шелка приспущен, открывая платиновую императорскую диадему в темных волосах и бело-голубую переливчатую – на челе.

Куртия Фимбрия Перпенна ждала его. Именно его.

За