очередной раз проверяя крепость пут, то ли просто разминая затекшие члены, облизнул губы и шмыгнув носом уставился себе под ноги.

— Хорошо, Майя. — Стараясь не глядеть в глаза своей сиделке, произнес он еле слышно и испустив очередной полный смертельной усталости вздох попытался откинуть со лба упорно лезущие в глаза волосы. — Хорошо.

— Ну вот и славно. — Кивнула с трудом оторвавшаяся от каши лекарка и приблизившись к юноше склонилась над ним с ложкой. — Попробуем поесть.

За спиной женщины раздалось отчетливо похрюкивание.

Вздрогнув от неожиданности, травница развернулась, выронив злосчастную миску. Остатки еды с влажным хлюпаньем брызнули во все стороны расцветив подол платья жирными пятнами. Но это было не важно. Уже не важно. На поляне стояло трое. Три невысокие, не больше полусажени, искореженные раздутые, лишь отдаленно напоминающие человеческие, фигуры. Впрочем, назвать незваных гостей людьми язык просто не поворачивался. Распирающие, грубо скроенную из разновеликих обрывков тряпок и шкур, одежду, перекособоченные животы, изломанные ветви непропорционально тонких, перевитых тугими жилами мышц и уродливо торчащих сосудов, рук и ног, вывернутые назад колени, оканчивающиеся копытами ноги, покрытая наростами и язвами кожа, напоминающие свиные, если бы только эти свиньи с не единожды перенесли Лютецкий насморк[2], рыла, ощеренные в недобрых усмешках пасти с непомещающимися в них кривыми, похожими на гнилой частокол, зубами. В трех, четырех, шести палых лапах, зажаты ржавые, кривые, куски железа, предназначение которых не оставляло слишком много места для фантазии. Нелепые, но от этого не менее смертоносные. У одного на голове дуршлаг. Второй, носящий на почти отсутствующей шее ожерелье из подгнивших человеческих рук, зачем то напялил на скособоченную макушку изодранную нижнюю женскую юбку с прорезями для глаз и пасти. Третий, с выкрашенным чем-то бордово-черным клыками, мог похвастаться вставленной на место отсутствующего глаза золотой монетой, вторе, налитое кровью, сочащееся гноем, буркало, с недобрым выражением буравило травницу.

— Баба. Взять. — Неожиданно вполне членораздельно рявкнул одноглазый и взмахнув зажатым в гипертрофированно огромной лапе серпом, легким, стелящимся, никак не вяжущимся с его тяжеловесной, нелепой фигурой, движением, качнулся вправо обходя женщину сбоку.

Столкновение с демоном было хорошим уроком. Майя не обладала большой силой, да и вообще магов-предметников обычно недооценивали, считали, что в бою они мало чего стоят, но это было не совсем так. Основная слабость любого ритуалиста, это время необходимое на подготовку заклинаний. Время, для накопления фокуса должный подбор ингредиентов, и слишком малая глубина источника сил, чтобы заключать плетение в подходящую форму. Времени в пути у нее было достаточно. Ингредиенты… Что же. Выбирать не приходилось, так что хватило одолженного у Сив небольшого ножа бруска старой древесины и собственной крови. А где искать силы для боевых заклинаний… Схватка с демоном ее кое-чему научила. Показала ей источник столь глубокий, что дна его разглядеть ей не удавалось независимо от потраченных усилий. И пусть учителя в академии увидев, из чего она теперь вяжет узлы, впали бы в шок, от такого использования дара, топали бы ногами, рвали бы на себе полосы, били себя в грудь, долго и нудно объясняя ей опасности неаспектированных путей, а возможно и исключили бы ее из академии передав в руки официума, но сейчас… Рванув бусину на пояске, травница вытянула руку в сторону ближайшего нелепо подпрыгивающей походкой приближающегося к ней чудища и выдохнула слово силы. Раздался грохот, позвоночник оплела тонкая, рванувшаяся к сердцу, ниточка боли, пальцы обожгло, и бусина разлетелась на части. Покрывший уже половину разделяющего их расстояния, уродец совершенно по поросячьи завизжав, повалился на спину, выронил сжимаемый в руках ржавый мясницкий крюк, и прижав обожженные ладони к, оставшемуся от его лица, источающему запах горелой плоти, месиву, принялся кататься по траве взрывая землю копытами. Вторая бусина уже жгла пальцы. Обходящего ее слева, дергающегося при каждом движении, словно марионетка в руках неумелого паяца, недомерка, грянуло о ствол дуба. Сверху посыпались желуди и лесной сор. Третья бусина взорвалась струей пламени, оставляя на месте, где мгновенье назад был одноглазый, чадящее гарью пятно.

— Баба! Взять!! — Взвыл недоросток, и колобком прокатившись по поляне встав на кривые подрагивающие от возбуждения ножки взмахнул руками. — Кто первый! Тот награда! Первый с баба!

Кусты затрещали, на поляну начали вываливаться новые и новые уродцы. Первый, второй, десятый… За спиной запоздало взвыл и забился от ужаса Август. Сердце травницы замерев ухнуло в разлившееся где-то внизу живота ледяное озеро. Ноги будто превратились в кисель. Дыхание сбилось.

Их слишком много. Мне с ними не справиться. Даже заплетая силу через темные источники, не справиться.

Острая, словно бритва мысль резанула сжавшееся в судороге горло, и словно пойманная птица крыльями, тяжелым молотом прилившей к голове крови, застучала в висках.

Их слишком много.

Раздался хлюпающий звук и травница с удивлением воззрилась на выросший у нее на бедре нарост. Боли почему-то не было и ей потребовалось три удара сердца, чтобы осознать, что один из уродцев метнул в нее нож.

Я умру.

Словно подтверждая ее мысли где-то на краю сознания раздалось истошное ржание перепуганной лошади. Это было глупо, глупо — разделятся. Глупо оставаться здесь, зная, что в этих местах бродит чудища убивающие людей. Это все было ошибкой. Ее последней ошибкой. Но сейчас уже ничего не исправить.

Вдох и выдох, Майя. Ты проигрываешь не когда противников, или они сильней. Проблемы начинаются, когда ты забываешь, как дышать.

Обычно, приносящий лишь страдания и сердечную боль голос Стархедве звучал понимающе и ласково. Годами сдерживаемая плотина воспоминаний дала трещину, но принесла с собой не горечь потери, а спокойствие и тепло. Поляна с вываливающимися из кустарника новыми и новыми, медленно окружающими ее смешанными покачнулась и словно подернулась пеленой, в лицо ударил теплый, пахнущий весенними травами, его травами ветер, на вздрагивающие плечи опустились невидимые, но такие теплые, руки.

Аликхора. Вдох и выдох. По одному за раз. Ты справишься, любимая. А если нет, то мы увидимся на той стороне.

Бусины из разорванного пояса, тонким ручейком потекли в ладони.

— Аликхора… — Губы словно сами собой произнесли полузабытое слово. Воздух тонкой струйкой потек в легкие, распространился по телу волной тепла и вышел изо рта. А потом на поляне разверзся ад.

* * *

Сначала Эддард это услышал. Тишина. В южных, соседствующих с великими степями провинциях, рассказывали, что раз в несколько лет со стороны пустынь приходит айтахар — разрушитель городов. Огромный смерч, столп ревущего воздуха, земли и пыли, огромный, иногда четверть лиги в поперечнике, что одним концом раскалывает само небо а другим вспахивает землю на десяток ладоней в глубь.