class="p1">– Соберись, – говорит Гордей отрывисто, – не жалей себя.

Снова опускаюсь и на трясущихся руках поднимаюсь. В пиковой точке замираю, потому что, кажется, больше не могу. Сгибаю локти и мешком валюсь на пол. Прижимаюсь пылающей щекой к прохладному полу. Чувствую себя уязвленной. Мне как будто снова лет десять, и одноклассники улюлюкают, когда я крайне медленно преодолеваю тридцатиметровку.

– Девять раз, почти половина, рыжик.

– Я не сдам, – выдавливаю глухо.

Закрываю глаза, все еще лежа на полу. Мне уже почти плевать на эту тупую тройку. Пусть останется, разве это так важно? Папа не занимается спортом, но проводит сложнейшие операции. И что, ему разве помогают мышцы или хорошая оценка по физре в школе? Я иногда из любопытства читаю разные форумы, там родители больных детей на моего отца буквально молятся. Ну вот и при чем тут отжимания?

– Сдашь, Джинни.

Распахивая глаза, я даже чуть приподнимаюсь, чтобы посмотреть на Гордея. Спрашиваю удивленно:

– Ты смотрел?

– Читал, – улыбается он уголком губ.

– Ого.

Собираю свое тело в кучу и сажусь, обхватив руками колени. Наумов пожимает плечами и поднимается на ноги.

Говорит:

– Что тебя так удивляет? Что я знаю алфавит?

– Нет, просто… – немного теряюсь, – не знаю, мало встречала парней, кто читал «Гарри Поттера».

– Не с теми общаешься, Машу. Подтянешься?

– Чего? – выдаю с возмущением.

Он кивает на перекладину турника около шведской стенки:

– Давай, покажи мне.

– Этого вообще нет в нормативах!

– В твоих – есть.

– Чего? – повторяю тупо.

– Машу, и ты еще называла меня тупым? Нужно подтянуться два раза.

– Два? – переспрашиваю с надрывом, как будто мы в спектакле.

Наумов смотрит на меня с откровенным весельем во взгляде. А когда улыбается, я замечаю, что у него на щеке появляется полукруг. Как будто дополнительный смайлик.

Отвожу взгляд и заявляю твердо:

– Я не смогу.

– Придется смочь, – Гордей берет меня за локоть и тянет наверх.

Послушно поднимаюсь на ноги и замираю, глядя ему в глаза. Если бы не знала анатомию, решила бы, что мое сердце увеличилось в размерах и тяжело толкается в ребра, завоевав все место в грудной клетке. Из-за непривычной физической нагрузки. Точно.

Наумов отпускает меня и первым отходит. Устанавливает турник на такой высоте, чтобы я могла достать и делает приглашающий жест рукой.

В сотый раз за день тяжело вздыхаю и тоскливо смотрю на перекладину. Какое-то непрекращающееся унижение. Почему физкультуру нельзя сдать в теории? Я бы что угодно выучила!

– Давай, Джинни, – ободряюще говорит мне новоиспеченный тренер, – запрыгивай.

– Слишком высоко, – отвечаю упрямо и вытягиваю наверх руку.

Смотрю на Гордея с непонятным даже для себя самой вызовом. Я бы достала, если бы действительно постаралась. Но Наумова это не смущает. Без раздумий он подходит, обхватывает с обеих сторон мою талию под ребрами, и отрывает от земли. Делает это так легко, как будто я вешу не больше баскетбольного мяча.

Ладони у него теплые и крепкие, а прикосновение жжется даже через футболку. На автомате цепляюсь за перекладину турника и висну на ней, как безвольный мешок.

Гордый смотрит на меня внимательно и сообщает:

– Ты просто висишь.

– А что еще мне делать? – пыхчу, чувствуя, как пальцы соскальзывают. – У меня руки слабые.

– Дело не в руках.

И он вдруг сам хватается за тот же самый турник и повисает на нем, прямо напротив меня. Наши тела соприкасаются по всей площади. Задыхаюсь.

Наумов тем временем говорит спокойно:

– Я покажу. Обхвати ногами.

Напрягаю шею, чтобы отвести свою голову максимально далеко. Ошарашенно смотрю ему в глаза, в шоке от собственных ощущений. Все огнем горит. Очаги там, где он меня касается. Спрашиваю непослушными губами:

– Как?

– Закинь ноги на талию.

Делаю, как Гордей говорит, и он смотрит мне в глаза. Контакт убийственный. Какие, к черту, красные кровяные тельца? Не кровь, а магма течет по венам.

Он напрягает мышцы и подтягивает наверх нас обоих. Животом чувствую кубики его пресса. Боже, кажется, умираю. Или жива еще?

Под моими бедрами его косточки, и я про себя проговариваю – верхняя передняя подвздошная кость. Только тут немного трезвею.

Наумов говорит мне:

– Не руки тянут наверх, задействовано все тело. Попробуй почувствовать лопатки, они должны работать.

Но работают не мои лопатки, а Гордей за нас двоих. Дает мне инструкции, спрашивает:

– Понимаешь?

А я вообще ничего не понимаю. Просто стараюсь делать хоть что-то, чтобы ему не было слишком тяжело поднимать и свой вес, и мой.

– Давай, рыжик, подтягивай себя спиной. Я же чувствую, что ты ничего не делаешь. Руки в конце дотягивают уже. Пресс напряги.

– Да нет у меня пресса! – выдыхаю раздраженно.

Все злит. Его спокойный и назидательный тон, мои собственные эмоции и главное – физиология. Организм беснуется.

Но я всеми силами стараюсь уловить смысл того, что говорит Гордей. Пытаюсь следовать указаниям и вдруг с удивлением обнаруживаю, что у меня что-то получается. Если делать упражнение правильно, оно, оказывается, выглядит уже не таким невыполнимым. Конечно, без Наумова я бы не подняла вес собственного тела на руках, но впервые понимаю, что не безнадежна. Он подтягивает нас еще несколько раз, сопровождая все комментариями, а потом ступает на пол и помогает мне спрыгнуть.

Гордый смотрит прямо на меня, а я старательно обшариваю взглядом все вокруг. К такой близости я была не готова.

Он заключает ровно, почти даже не сбившись дыханием:

– Умница. Бег покажешь?

– Ты на просмотре, что ли?

– Машу, не мешай собирать пазл. Это зал для маленьких, пробегись.

– Когда сядем делать уроки, – шиплю раздраженно, – тебе конец.

Наумов только хмыкает:

– Договорились.

Он гоняет меня еще полтора часа, и я совсем выбиваюсь из сил. К концу этой странной тренировки ненавижу не только спорт, но и самого Гордея. В этом есть жирный плюс – прикосновения Наумова больше меня не волнуют. Мне просто хочется, чтобы он от меня отстал. Он, Алевтина Борисовна, мой отец и ведьма-физручка. Просто отвалите и дайте прилечь где-нибудь в углу!

Глава 9

Маша

Когда расходимся по раздевалкам, я уже на пределе. И физическом, и эмоциональном.

Поэтому, когда Гордый вдруг вспоминает про свое офигенное чувство юмора, я срываюсь.

Он кидает мне в спину:

– Помочь переодеться, рыжик?

Оборачиваюсь и рявкаю:

– Я просила! Шутки свои запихни в самое темное место своего организма! У меня парень есть, ясно?!

– А что, – он подходит непозволительно близко и склоняется к моему уху, – если меня это не волнует?

Открываю рот и пытаюсь вдохнуть, но, кажется, забываю, как именно это делается. Только через какое-то