— Ваш муж протолкнул письмо через решетку моего окна в ночь, когда был убит. Я решила, что это было предназначено мне. — Я передала ей записку.

Она прочитала, а затем криво усмехнулась, покачав головой.

— Глупец. Я говорила ему, чтобы он оставил все это в покое.

— Вы знаете, что он имел в виду, не так ли?

— Я знаю очень мало, — ответила она. — Только то, что он носил сообщения для местных партизан. И гордился этим. Тогда Джанни был всего лишь мальчишкой, но уже делал что-то, чтобы помочь выиграть войну. Однажды, будучи пьян, — а пил он часто, да упокоит Господь его душу, — он сказал мне, что если бы жители Сан-Сальваторе знали правду, все было бы по-другому.

— Какую правду?

— О войне. Он сказал, что однажды найдет способ раскрыть правду и, когда он это сделает, все изменится.

Говоря, она не смотрела на меня, делая вид, что занята предметами на столе: переставляла сахарницу и перекладывала ложку. Ей было явно неловко рассказывать мне об этом. И я была вынуждена настоять:

— Вы знаете, что он имел в виду?

— Не совсем. Если он напивался, его речь становилась бессвязной. В тот раз, когда он на следующий день протрезвел и я спросила его, о чем он говорил прошлой ночью, он ударил меня по лицу и велел, чтобы я занималась своими делами и не лезла туда, куда не просят. — Франческа замолчала, подняла глаза вверх, а потом с горечью закончила: — Мой муж часто бил меня. Он был не только глупым, но и жестоким.

— Мне жаль. Вы, должно быть, чувствуете облегчение оттого, что он ушел?

— Облегчение? — Она посмотрела на меня с недоумением. — Облегчение? В том, чтобы остаться в одиночестве и нищете? Как я могу заниматься хозяйством в одиночку? От него хоть какая-то польза была. Он делал хороший сыр.

От абсурдности услышанного я с трудом подавила неуместную улыбку.

— Значит, Джанни читал донесения во время войны и знал что-то важное, о чем другие не знали? — спросила я.

— Я в этом почти уверена, — сказала она.

Я открыла сумочку и, вынув три предмета, положила их на стол.

— Он когда-нибудь показывал вам эти вещи? Вы знаете, что они означают?

Она пригляделась:

— Ну, это звезда Общества Святого Георгия, ордена, в который входят самые уважаемые люди города.

— Она служила тайным знаком партизан во время войны?

— Может быть. Я была всего лишь маленькая девочка и ничего не знала об этом. Но это, — она взяла банкноту, — это, конечно, немецкие деньги. А тряпка? Грязный старый кусок ткани? Что он может означать?

— Я думаю, что это засохшая кровь, — произнесла я и увидела, как она торопливо отбросила тряпицу. — Возможно, Джанни пытался рассказать мне, что кто-то выдал информацию, которая привела к чьей-то гибели и была оплачена немецкими деньгами.

— О… — Она посмотрела на меня, переваривая услышанное. — Так вот на что он намекал — кто-то не был тем героем, за которого себя выдавал, и однажды ему придется хорошенько заплатить Джанни за молчание.

— Этот кто-то — Козимо? — спросила я, затаив дыхание. — Он имел в виду Козимо?

— Может, и так. — Она нервно оглянулась на окно, чтобы убедиться, что за ним никого нет. — Мы все наслышаны о его храбрости во время войны. Но и нажился он после неплохо. Но раз мой муж оказался настолько глуп, чтобы шантажировать Козимо, то немудрено, что ему пришлось заплатить за это своей жизнью. — Она вздохнула. — Говорила я ему оставить его в покое. Но разве он когда-нибудь меня слушал?

Я пыталась все это осмыслить. Говорят, что Козимо пережил расстрел партизан. Что, если он не пережил его, а организовал и получил хорошую мзду? Джанни мог решить, что сейчас самое время рассказать мне об этом, чтобы кто-нибудь, не имеющий отношения к деревне, тоже об этом узнал. А до моего приезда он шантажировал Козимо. Правильно сказала Франческа — глупец.

— Хотите оставить эти вещи себе? — спросила я.

— Нет. Заберите их. — Она подтолкнула предметы, ставшие уликами, обратно ко мне. — Уничтожьте их, если у вас есть хоть капля благоразумия. Все, что они могут, — привести к еще большему горю. С прошлым покончено, как и с моим мужем. И я бы хотела, чтобы вы поскорее уехали отсюда. Езжайте домой, в свою страну, и забудьте обо всем этом.

Больше говорить было не о чем. Я встала, поблагодарила за кофе и вышла. Пес приподнялся, мех на его загривке топорщился, но он не зарычал, когда я проходила мимо.

Я хотела спуститься с холма, но вместо этого повернула и пошла к лесу. Я не знала, что я надеялась найти. Если бы даже мой отец построил там маленькое укрытие, его бы давно нашли или оно само разрушилось. И местные жители сказали бы об этом. Если только… Я остановилась на опушке леса. Если только они все не знали, что случилось с моим отцом, и не сговорились хранить молчание. Тогда я бы просто уехала домой, так ничего и не узнав.

Я ступила под прохладную сень листвы. Приятно было оказаться среди деревьев — могучих дубов и цветущих каштанов. Меня приветствовал птичий хор. Голубь печально ворковал на ветке над моей головой. Я высматривала хотя бы намек на тропинку среди деревьев, пытаясь привести свои мысли в порядок. Козимо стал самым богатым человеком в городе после войны. Джанни, похоже, был настолько глуп, что воспользовался моим приездом и стал шантажировать его, поэтому Козимо так хотел, чтобы я уехала, не задавая лишних вопросов. А Ренцо? Ренцо — сын и наследник Козимо, и не исключено, что он в курсе того, что произошло во время войны, а также того, что случилось с Джанни. И мне уже известно, что он повинуется малейшему желанию отца, даже бросил учебу в Лондоне и кинулся на выручку, во всем тому потакая.

Лучший выход для меня — принять предложение Козимо и позволить Ренцо отвезти меня на вокзал как можно быстрее. Что бы ни случилось с моим отцом, никто не собирался делиться этой информацией со мной. Внезапно каким-то шестым чувством я ощутила, как лес затих, будто все живые существа разом насторожились. Я испугалась. Что, если за мной все время следят? Что, если кто-то все-таки подслушал наш разговор с Франческой Мартинелли и последовал за мной в лес? Как удобно: здесь мое тело не найдут как минимум несколько дней…

Я заспешила наугад через подлесок. Ветки хлестали и царапали лицо, юбка цеплялась за плети ежевики, но я не сбавляла темп,