Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних просмотр данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕН! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту pbn.book@gmail.com для удаления материала
Книга "Темное помещение - Алмаз Эрнисов", стр. 2
И во время публичного чтения своего нового произведения, писатель вдруг схватился за сердце и упал замертво.
Стив при этом не присутствовал, но Дэвид, пробравшийся в зал, потом всё в красках ему пересказал.
– Но почему вы здесь? – мальчик во все глаза рассматривал знаменитость, не в добрый час посетившую их город. Эх, вот это встреча! Известный писатель, да ещё и мёртвый ко всему прочему. Дэйв от зависти позеленеет!
– Так вышло, что всё это время я незримо присутствовал в этой школе, но сегодня, спустя ровно год, моя последняя ночь здесь. Затем я отправлюсь в неизвестные дали, – пояснил Панкок.
– А куда? – жадно спросил Стив, окончательно забывший про свой первоначальный испуг.
– Понятия не имею, знаю только, что сегодня моя последняя ночь среди мира живых, и что только сегодня я могу стать видимым и поговорить с кем-нибудь.
– Но почему именно я?
– Я хотел бы сказать, что вы, юноша, особенный, но вынужден сказать правду – со вчерашнего вечера вы первый, кто оказался в школе, а до рассвета осталось совсем немного. С первыми же лучами солнца я исчезну.
– Но… но есть же кто-то, кто открывает школу!
– А вот тут спешу вас порадовать. Школу отпирает сторож, мистер Пайнли, но я выбрал вас, так как он слишком часто пребывает в объятиях алкогольных видений. И сейчас, к слову, тоже.
– А о чем вы хотите поговорить? – мальчик медленно приблизился к учительскому столу, и сел на него, лицом к призраку, всё так же стоящему посреди класса. Только сейчас он заметил, что часть попадающего с улицы света падает на Панкока, и в этих освещаемых местах (плечи, грудь и живот) – призрак намного бледнее и прозрачнее. Похоже он говорил правду, когда сказал, что при свете его будет не видно. – Хотите что-то передать?
– Мы с вами, юноша, в сущности уже беседуем. Мне именно этого и не хватало. Простого человеческого разговора, как раньше, когда я ещё был жив.
– Ага. Понял, – Стив задумался. У него есть такая возможность, поговорить с привидением, узнать про загробную жизнь! – Каково это быть призраком?
– Ну, очень похоже на сон. Иногда сознание полностью исчезает, потом возвращается, и ты снова стоишь в столовой, словно никуда не уходил. Тебя никто не видит и от этого очень одиноко.
– А как это – умирать? Что вы видели?
– Этого я рассказать, к сожалению, не могу.
– Почему?
– Это запрещено.
– Кем?
– Это тоже не подлежит огласке.
– Эм… Ладно. А как вы узнали, что сегодня уйдёте?
– Этого я тоже рассказать не могу, – мистер Панкок вздохнул.
– А что тогда можете? – мальчик разочарованно поправил очки. Надо же, даже там одни запреты, он-то думал, что хуже школы ничего нет, а тут даже после смерти не можешь делать что хочешь. Несправедливо.
– Ну, из существования после смерти – практически ничего, – казалось, призрак тоже растерялся.
Наступила тишина. Стив усиленно думал, Панкок рассматривал своё полупрозрачное, при свете фонарей, тело.
– О! Вы же писатель! – мальчик радостно хлопнул в ладоши.
– Был им, – поправил мужчина.
– Неважно! Я тоже иногда пишу маленькие рассказы. Правда, их читают только мой брат и мама, но она в меня верит, говорит, чтобы я не бросал это занятие. За первые мои рассказы она даже заплатила мне по двадцать пять центов.
– Так вы хотите стать писателем, молодой человек? – уточнил Панкок.
– Да! Ещё бы. Расскажите как вы стали писать? У вас сразу начали получаться интересные истории?
– Как я думал – да. Но должен признаться – я был просто ужасен. И писал отвратительно, и вёл себя соответствующе.
Призрак переступил с ноги на ногу и грустно посмотрел на стоящий рядом стул. После чего снова взглянул на мальчика и продолжил рассказывать, всё так же стоя посреди кабинета.
– Раз уж судьба распорядилась мной таким образом, то значит, так и должно быть. Может, мне суждено было так прожить свою жизнь и в конце существования повстречать вас, юноша. И именно вам рассказать о своей жизни и писательской деятельности. Дабы вы не повторяли тех ошибок и уберегли свои и чужие нервы.
Мне было, как и вам, тринадцать лет, когда я впервые записал на бумагу пришедшую мне в голову историю. Утром я принёс заветную тетрадку в школу, где с гордостью демонстрировал её одноклассникам. Они хвалили написанное, а я был счастлив. Однако после уроков старшие ребята отняли тетрадь и начали зачитывать из неё прямо в коридоре. Они громко смеялись над каждым предложением, а я бегал вокруг них, как неприкаянная собачонка, и кричал, требовал отдать моё сокровище. Вдоволь насмеявшись, они бросили мне рукопись и ушли. Не успел я её поднять, как в коридоре показался мой учитель английского языка. Заметив моё расстроенное лицо, он спросил в чем дело, и я со злостью поведал ему, что написал прекрасный рассказ, а эти дубоголовые старшеклассники высмеяли его, так как из-за недостатка ума, скорее всего ничего не поняли.
Учитель попросил прочитать моё произведение, мы вошли в класс, я сел за парту, он за свой стол. Всё время пока он читал, я сидел и предвкушал свой триумф, представлял как он будет хвалить меня и советовать обратиться в редакции и журналы. Я так замечтался, что не сразу заметил, что учитель закончил и молча смотрит на меня.
Похвалы не было. Была критика, много критики. Он говорил, что у меня очень много ошибок, смысловых, речевых, орфографических. Что очень непонятные картонные диалоги, персонажи похожи на манекены. Что мне нужно много читать и заниматься английским, если хочу и дальше писать.
Единственное что ему понравилось – это идея, задумка рассказа, которую я, к его сожалению, не реализовал в должной мере.
И знаете что, юноша? Всё то время, что он мягко и терпеливо объяснял мне мои недочеты, я думал только о том, какой он идиот. О том, что он ничего не понимает и просто хочет закопать мой талант в землю. О том, что он сам никогда не напишет даже подобия моего текста, что он просто мне завидует. Я практически возненавидел его в тот момент, хотелось вскочить, вырвать тетрадь у него из рук и гордо уйти.
Но вместо этого я пробурчал, что постараюсь учесть его советы и вышел из кабинета, тут же выбросив из головы все его рекомендации.
Я уже видел себя величайшим писателем, уже готовым самородком, не нуждающемся в поучениях.
Я продолжил писать, но показывал рукописи только одноклассникам и родителям. Но очень скоро и тем, и другим надоели мои писательские эксперименты, и я начал рассылать рассказы в журналы. Но никто не хотел меня печатать.
Родители приняли моё решение поступить на факультет журналистики и даже наняли мне репетитора, так как с английским у меня, ближе к окончанию школы, возникли проблемы.
Я поступил, при переезде нашёл свою тетрадку с самым первым рассказом.
Я был в шоке. Не мог поверить, что «это» считал шедевром.
Понимаете, юноша, я всегда много читал, после, репетитор подтянул меня и вдруг стало понятно, что то, что я писал раньше – безграмотная белиберда. Мне понадобилось пять лет, чтобы понять то, что с самого начала пытался втолковать мне мой учитель.
– И что вы делали потом? – спросил мальчик, до этого молча и с большим интересом слушающий Панкока.
– Продолжил писать и совершенствоваться. В тридцать лет написал свой первый роман, который купило издательство. Потом следующий. Вы ещё слишком юны и наверняка не читали мой цикл «От востока до запада», он о первых поселенцах. О, критики были в восторге… – призрак мечтательно прикрыл глаза. – Кстати, этот цикл даже собирались внести в школьную программу, жаль, что я умер, так и не узнав, какое было принято решение.
– А какую книгу вы представляли в нашей школе?
– Это была книга… – Панкок резко замолчал и посмотрел в окно.
– Что? Что случилось? – Стив спрыгнул со стола и подошёл поближе к призраку. На улице он ничего не заметил, а вот сам призрак явно побледнел.
– Мне пора, – Панкок улыбнулся. – Несмотря на нежелание окончательно покидать мир живых, моя писательская натура предвкушает что-то новое и интересное, а значит, я должен там быть.
– Уже? Я думал, мы ещё поговорим, – Стив состроил разочарованную гримасу.
– Увы, но моё время истекло. Большое спасибо за то, что скрасили мой последний час, юный