Рева отмахнулась от Светланы и вновь указала Николаю на пианино.

— Коля, мне нужно показать Пиняева разносторонним…

Я заметил, как налились румянцем скулы и щёки Клубничкиной. Светлана шагнула в сторону пианино. Сжала кулаки (будто снова вошла в образ Ульяны Громовой и возмутилась действиями фашистов).

Она топнула ногой и громко переспросила:

— Это мы вам мешаем работать⁈ Писанину о Пиняеве вы назвали работой? Смешно!

Она скривила губы и пафосным тоном процитировала:

— Комсомолец Василий Пиняев, ученик десятого класса сорок восьмой школы нашего города доказал, что современные комсомольцы достойны памяти своих предшественников, прославившихся беззаветным мужеством во время Великой Отечественной войны…

Клубничкина замолчала, тряхнула головой и заявила:

— Это мы тут показываем зрителям настоящих героев! Ульяна Громова, Олег Кошевой, Любовь Шевцова, Сергей Тюленин — вот настоящие герои! Вот о ком нужно писать в газетах! А не кропать эти дурацкие статейки о московском мальчике Ваське Пиняеве!

Светлана ткнула в мою сторону указательным пальцем.

Я заметил, что её плечи вздрогнули (будто Клубничкину тряхнуло от холода).

— Уходите! — закричала Клубничкина. — Не мешайте НАМ работать!

По щекам Светланы скользнули слёзы.

Черноволосая Галина подошла к подруге, заглянула ей в лицо.

— Светочка, успокойся… — сказала она. — Ты чего?

— Я не успокоюсь! — крикнула Клубничкина. — Пусть уйдут!

Она вновь махнула рукой.

Журналистка покачала головой, произнесла:

— Коля, не обращай внимания. Это артисты, они всегда такие. Василий, подойдите к пианино.

Рева поманила меня рукой.

Николай снял крышку с объектива фотоаппарата.

— Не обращай внимания⁈ — воскликнула Светлана. — Прекрасно.

Она посмотрела на Гену Тюляева.

Заявила:

— Ладно. Тогда я уйду! Репетируйте без меня!

Клубничкина громко всхлипнула и поспешила прочь со сцены.

На бегу она обожгла моё лицо гневным взглядом. Буквально сбежала по ступеням в зал, ринулась к выходу из зала. За ней следом бросилась Галина. За Галиной к краю сцены направились братья Ермолаевы. Они тоже посмотрели на меня — словно обвинили в Светиной истерике. Братья спрыгнули в зал и зашагали на выход.

Стоявший на сцене Тюляев скрестил на груди руки, покачал головой. Генка не сдвинулся с места, вздохнул. Прочие актёры зароптали. Вот только я не понял, что именно их возмутило. Анастасия усадила меня на стул около пианино, подняла клаб. Снова поправила мне причёску, шагнула назад, придирчиво меня осмотрела.

— Прекрасно, — сказала она. — Василий, обернитесь к залу. Изобразите задумчивость. Вот так. Замрите. Великолепно.

Рева повернула голову и скомандовала фотографу:

— Коля, работай.

* * *

За четверть часа Николай сфотографировал меня сидящим около пианино, играющим на пианино, стоящим около пианино, задумчиво смотрящим в зрительный зал, улыбающимся, поющим, замершим посреди опустевшей сцены…

Из актового зала я вышел, многократно ослеплённый ярким светом фотовспышки.

Но всё же заметил стоявшую в вестибюле около окна Клубничкину. Выражение Светиного лица я не разглядел. Услышал, как Галина и братья Ермолаевы уговаривали свою подругу, чтобы та не обращала внимания на «этого дурака Пиняева».

* * *

В кабинете литературы фотограф запечатлел момент, когда я сидел за партой (склонившись над взятым со стеллажа учебником). Николай сделал снимок, когда я записывал в тетради фразу «миру мир». Сфотографировал меня у школьной доски (на которой остались записи после завершившегося почти час назад урока). Ослепил меня фотовспышкой, когда я с умным видом рассматривал висевшие на стене класса в ряд портреты Николая Гоголя, Льва Толстого и Максима Горького.

Настя Рева то и дело подходила ко мне с расческой в руке и поправляла мою причёску (будто после очередной вспышки у меня на голове топорщились волосы).

Явившегося в класс Максима Григорьевича журналистка решительно выставила за дверь.

Проводила она и Николая, когда тот объявил, что «отщёлкал всю плёнку».

Анастасия усадила меня за парту, уселась рядом со мной. Поёрзала на лавке, усаживаясь поудобнее. Достала из сумки блестящий термос и газетный свёрток с конфетами. Положила перед собой большой блокнот и авторучку.

Посмотрела мне в лицо, улыбнулась.

— Приступим? — спросила она.

— Приступим, — согласился я и придвинул к себе кулёк с конфетами.

* * *

Сегодня я снова рассказал Анастасии о своём московском детстве. В прошлой статье Настя о нём не написала. Но теперь она посчитала, что моё прошлое заинтересует читателей не меньше, чем моё настоящее. Журналистка расспросила меня о моих первых занятиях вокалом. Поинтересовалась моими успехами в игре на скрипке и на фортепиано. Усмехнулась, когда я признал: для игры на скрипке мне не хватило терпения и таланта. Анастасия заявила, что «такие подробности» сделают меня «человечнее» в глазах читателей и пробудят их симпатию ко мне, как к «реальному человеку», а не как к «вымышленному персонажу».

Я честно признался журналистке, что в детстве обожал петь. Описал, какие чувства испытывал, стоя на сцене лицом к заполненному людьми зрительному залу. Рассказал я и о том концерте, когда меня впервые «подвёл» голос. Я описал свои эмоции и чувства после того концерта. Честно признался, что он разделил мою жизнь на «до» и «после». Описал, как тяжело мне было жить без пения. Вскользь упомянул об учёбе в школе. Рева поинтересовалась моими отношениями с одноклассниками в московской школе. Я уклончиво ответил, что в те времена я «переживал из-за потери голоса» и «самонадеянно отвергал любую помощь».

О случае с пожаром мы сегодня почти не говорили. Анастасия лишь заявила, что «исчерпывающе» рассказала о нём в прошлый раз. Она попросила, чтобы я поведал ей о своем «новом подвиге»: о том, за который я сегодня получил письменную благодарность от милиции. Я серьёзным тоном заявил журналистке, что… не расскажу ей о «том случае» ничего. Предложил, чтобы она уточнила информацию о «том происшествии» у полковника Юрия Михайловича Тюляева, начальника нашего отделения милиции. Пояснил, что по «тому делу» наверняка ещё велось следствие. Поэтому я сейчас опасался, что «разболтаю секретную информацию».

Спросила меня Анастасия и о моей жизни в Кировозаводске. Я четверть часа описывал ей, какие прекрасные люди меня сейчас окружали. Отметил профессионализм педагогов сорок восьмой школы. Заверил, что в «моём десятом „Б“ классе» собрался дружный коллектив очень талантливых ребят, которые в будущем принесут нашей стране немало пользы, а может и прославят её «на мировой арене». Заявил, что главным моим планом на будущее была «работа во благо нашей страны на том месте, где я смогу принести наибольшую пользу». Сообщил, что скоро спою на школьном концерте. Пригласил на него Настю и Николая.