создавший его, когда-то мечтал, а возможно, и пытался стать писателем, но, не имея способностей, вынужден был уйти побеждённым, не добившись ровным счётом ничего. И всякий раз потом, когда взгляд его касался удивительных строчек Гоголя, в душе этого незадачливого старателя возникали жгучие чувства, чувства мучительные.

Однако тот трактат о психической неполноценности Гоголя был лишь скучным и жалким, ничего больше. Но помимо «исследований», подобных ему, встречаются и вещи в высшей степени любопытные, когда «горячий критик» буквально рубаху на себе рвёт, мечется в исступлении, пенится огромной пустотелой массой и безнадёжно лопается в этих пузырях, умея насмешить меня до слёз.

Современные авторы, напирающие на гипотезы тёмной ненормальности Гоголя, не имеют возможности использовать те выводы и тот, с позволения сказать, диагноз, что был озвучен Чижом (поскольку современная наука отвергла сами подходы к диагностике, которыми пытается пользоваться сей автор, не говоря уже о формулировках диагнозов и глубинной сути психических процессов). Однако и в наше время находятся желающие приписать Гоголю «диагнозы», стремясь уверенно и страстно поведать граду и миру «сенсационную, лишь недавно всплывшую на свет, обескураживающую и шокирующую, ужасную и тёмную, но истинно правдивую историю извращённых пороков Гоголя, тщательно скрываемых им при жизни, но многое, ох многое объясняющих нам теперь».

Речь заходит о некрофилии, неврастении, шизофрении, вампиризме, сатанизме и садизме, да и кое о чём другом тоже. Приводятся «доказательства» чего-то одного из длинного списка или всего сразу (в зависимости от широты взглядов «биографа», коя у каждого своя).

Нет, с какой-то точки зрения Гоголь – безусловно извращённый садист, коль он такие вещи проделывает над людьми! Вот, допустим, живёт себе некий человек, претендующий на звание сочинителя, пишет что-то и хочет быть доволен собой, но каждый раз, не успеет выйти тираж его «нетленки», о ней все тут же забывают, ни имён героев не вспомнится никому, ни сюжета, ни фабулы. А Гоголь, негодяй и садюга, такого насочинял, что столетия проходят, а из памяти людской так ничего и не стёрлось, как вошло в умы, так и будоражит их, раскрывая всё самое яркое, всё самое существенное.

Издевается он над нашим братом писакой, ох глумится, причём безжалостно.

И вот незадачливый автор садится за стол и начинает бешено бить по клавишам, припоминая всю ту гадость, что когда-нибудь слышал или читал о Гоголе в самой что ни наесть «жёлтой» публицистике. А чёрт, тот самый чёрт, что был оседлан Гоголем и побеждён, стоит торжествующий и властный за плечом «одарённого» автора, ставшего вдруг энергичным биографом, и будто булгаковский Воланд, принявшийся жестоко искушать Маргариту, шепчет на ухо автору: «Будите же свою фантазию, пришпоривайте её».

Новоиспечённый автор-биограф пробуждает все свои тайные стороны, и льётся из его истерзанной души тёмный поток низменных страстей. И пускай слог его остаётся по-прежнему бездарен, излишне претенциозен и отягощён изъянами, но страсть-то, сама страсть, горящая в нём, в этот момент всё же живая субстанция! У биографа этого стоит задача – победить Гоголя, уничтожить его, растоптать его, чтобы одно только мокрое место осталось. И вот биографу и самому приходится взмокнуть уже порядком, вот он смахивает со лба выступивший пот, но не собирается отступать и шепчет горячими губами: «Ох и врежу я тебе, Гоголь, ох и задам! Подумаешь – гений! Скоро все узнают, какой ты гений! Извращенец ты, некрофил и грязный, подлый гад! Одним словом – ничтожество».

Нетрудно вообразить и выражение лица незадачливого автора. Глядя на него, можно и музыкальное сопровождение подобрать. Помнится, была в советское время кое-какая блатная песенка, не слишком достойного содержания и глубокого смысла, но именно она, как нельзя лучше, сюда подойдёт. Композиция сия содержала рассказ о незадачливом милиционере, что таил лютую ненависть к начальнику-лейтенанту. И такие слова были в этой песне:

Ему хотелось очень выпить,

Ему хотелось закусить,

И оба глаза лейтенанту

Одним ударом погасить.

Не подумайте, однако, что я взялся вас позабавить и после серьёзного разговора о гоголевской биографии теперь в этом послесловии решил немного покуражиться. Нет, всё, о чём говорил на предыдущей странице, я заявлял вполне серьёзно, просто иные «диагносты» Гоголя выглядят уж очень смешно.

Дело в том, что я, как уже говорил выше, социолог по образованию и когда-то, на заре туманной юности, с увлечением занимался проблемой девиантного поведения. А когда начал писать и особенно когда увлёкся гоголевской биографией, то, быть может, не до конца признаваясь и себе самому, всё же намеревался отыскать в Гоголе признаки девианта. Но каждый раз, когда знакомился с доводами людей, одни из которых с позиций психиатрии, а другие с неких морально-нравственных позиций приписывали Гоголю патологии, я не мог не замечать грубые ошибки, допущенные теми, кто брался за опыт диагностики.

Каждый из этих людей попадал в ловушку, которую, казалось бы, трудно не заметить. Тем не менее каждый, идя по намеченному пути (не важно, совершал он свою диагностику с позиций, близких медицинским, или с обычно этических), делал аналитический вывод о характеристиках гоголевской «аномалии», пытаясь наложить на жизнь Гоголя и на гоголевские установки шаблон одного из отклонений. Проще говоря, исследователь брал какой-нибудь случай, известный ему, и подгонял под него гоголевскую ситуацию. Однако не в этом состояла главная опасность! Самое досадное было в том, что каждый, упорно желавший подвести свою диагностику к какому-нибудь результату, вынужден был (да, именно вынужден) домысливать картину внутреннего мира Гоголя. А это глупое занятие, на этом пункте все и погорели. И когда я отслеживал ход рассуждений каждого из исследователей, который они выдавали за анамнез, то отчётливо видел слабое звено в цепи, после которого их «расследование» спешило безнадёжно рассыпаться.

Гоголя невозможно взять и притянуть к какому-то типичному случаю, поскольку психотип его априорно уникален, то есть является случаем единичным. Даже если брать редкие, очень редкие примеры из психиатрической практики или из околонаучной фантастики, он всё равно в них не впишется. Гоголь и сложнее, и проще иных примеров.

Как вы, наверное, успели заметить, прочитав мою книгу, сугубо девиантных признаков в поведении писателя мне в конце концов найти не удалось. Гоголь был подвержен депрессиям, но он был адекватен той реальности, в которой существовал. Он почти всю жизнь сохранял ясный разум (за исключением нескольких недель в январе и феврале 1852 г., когда подпал под разрушительное влияние Константиновского).

Социология оценивает личность по её проявлениям, по тем установкам, которые проявляются в поступках, в деятельности человека. Социологи не лезут внутрь нейронов, поскольку осведомлены, что и психиатрия не сумела там многого