я уменьшилась до размеров Барби и Кена и теперь гуляю среди множества их домиков, где игрушечные люди пьют воображаемый чай из пластиковых чашечек, сидя на розовых диванчиках, снятых с витрины детского магазина. Мне пришлось даже немного потрясти головой, чтобы избавиться от этого наваждения.

Сам дом Володиной семьи – воплощение американской мечты для семьи из четырёх человек. Двухэтажный, с террасой, украшенной цветами. С гаражом для машин и велосипедов. На небольшом дворе в задней части дома стоят стол, кресла, мангал и – внезапно – каменные львы.

– Мы много смотрели домов, но когда я увидела этот, влюбилась сразу и больше ничего не хотела смотреть, – рассказывала Женя, – а теперь совершенно не хочу его на что-то менять.

– Так зачем менять?

– Потому что мы уже почти за него расплатились.

– Тем более не понимаю, если вы уже почти расплатились – зачем?

– Это Америка, здесь дома лучше не иметь в собственности. Ипотека не стоит почти ничего, а пока мы её выплачиваем, у нас ещё и большие льготы по налогам. Дом в залоге у банка, и все имущественные и юридические вопросы решает банк. Как только мы всю ипотеку выплатим, дом перейдёт в нашу собственность, и это станет нашими проблемами. Здесь почти все так делают: когда ипотека заканчивается, отдают старый дом в качестве первого взноса и переезжают в дом ещё больше и дороже, снова в ипотеку. И ещё несколько лет выплачивают её.

– Вся жизнь американца, – прокомментировал Андрей, – это коридор. С одной стороны коридора стоят банкиры, с другой адвокаты. Простой американец идет между ними, точно зная, что ответвлений у коридора не существует, а в конце его ждет только заранее оговорённое агентство ритуальных услуг.

Вечером, пока жарили барбекю и отмечали встречу в большой компании Володиной семьи, американец, с которым я по плану должна была лететь обратно на Piper Aztec, написал, что не сможет участвовать в перегоне самолёта. Андрей задумчиво посмотрел на сообщение, на дядю Билла, ещё раз на сообщение:

– Билл, а не хочешь ли ты составить нам компанию на обратном пути из Портленда до Таллинна на Piper Aztec? Ты бы оказал нам неоценимую помощь в радиообмене на своем родном языке.

Мы с Ильёй с восторгом поддержали эту идею, поскольку жуткий акцент американского варианта английского языка приводил нас всех в тихое бешенство. Для людей, всю жизнь пытавшихся постичь оксфордский вариант английского, общение с американцами выглядело так, будто собеседники набили рот жвачкой и пытаются разговаривать вслух, не выплёвывая её. Мы были абсолютно уверены, что неплохо чувствуем язык, пока летали над Европой, Скандинавией, Исландией и франкоговорящей частью Канады – во всех странах, где английский был вторым языком после национального. Как только мы влетели в англоязычную часть Канады, то впали в языковое оцепенение. Илья переспрашивал по два раза каждое сообщение, и всё равно большую часть мы понимали только потому, что заранее примерно представляли, что нам должны говорить на каждом этапе полёта.

Дядя Билл, круглолицый обаятельный дядька, с характерными плавными движениями, которые бывают только у крупных людей, сказал, что он согласен, но у него нет допуска на многодвигательный самолёт, а Piper Aztec имеет целых два двигателя, что, с точки зрения закона, больше «одного», а значит «много». Поэтому если он успеет за неделю получить допуск на самолёт с двигателями «больше одного», то, несомненно, присоединится к нам в Портленде и полетит обратно с нами. Потому что: «Вы, конечно, безумцы, но классные».

Речь дяди Билла очень забавно невпопад перемежалась русскими словами. Сам он утверждал, что ничего не понимает по-русски, при том, что много раз бывал в России и женился на русской девушке. Но мы были почти уверены, что он прекрасно понимает русский, однако зачем-то делает вид, что нет.

В ответ на нашу историю про конную полицию, дядя Билл рассказывал, как десять лет назад, будучи в долгой командировке в России, устав от общественного транспорта, он купил старенькую Волгу, чтобы свободно перемещаться по Москве и области. Волга бесконечно ломалась, он искал на неё запчасти и ремонтировал, что занимало значительную часть его времени. Однажды он поехал на ней в соседний город:

– Еду я по дороге, никого не трогаю. Итут garbage stopped me.

– Извини, Билл, кто тебя «stop»?

– Garbage.

– Непонимаем.

– Garbage. Trash. [Musor]. Мусор меня остановил. Мент. Как по-вашему полицейские тогда назывались?

– Милиционеры, Билл, – Андрей в голос смеялся, – милиционеры. А откуда у тебя такие познания в сленге при таком незнании языка?

– Услышал где-то в России и запомнил. Слово красивое. Я мусору документы показал, а они мне штраф за превышение скорости выписали. Я говорил, что не нарушал ничего. На этой машине невозможно было что-то нарушить, после 40 километров в час она начинала разваливаться. Но они делали вид, что не понимают английский, и показывали какой-то прибор с цифрами. Потом просто денег взяли. Хорошие люди.

– Где это было?

– В [Muhosranske], далеко за Москвой.

– А это слово ты откуда знаешь?

– Так мне товарищ сказал, у которого я запчасти купил. Он когда узнал, что я собираюсь в поездку, сказал, что я сумасшедший, если решил ехать в «этот Мухосранск на этом автомобиле».

Душевный семейный вечер за столом неизбежно закончился. Мы разошлись по комнатам Володиных детей, которых по случаю нашего приезда, уложили спать в подвальной комнате. Кажется, это такой ритуальный способ сделать гостям удобно, а детям дать возможность для разнообразия переночевать в другой части дома.

На следующий день мы съездили посмотреть лётную школу, в которую хотел поступить сын Володи – тоже Андрей. По дороге заглянули в гипермаркет и купили банку орехов в дорогу. В сущности, провели обычный выходной день, только не в Питере, а в Чикаго.

Простые разговоры на родном языке с другой стороны планеты дарят особенное ощущение корней, своей Родины, которая остается с тобой, куда бы ты ни уехал. Когда пересекаешь десяток границ за несколько дней, в момент передышки на другом конце света ощущение семьи становится особенно острым. Я позвонила маме, она была с моим сыном в этом время:

– Мама, я еще в Чикаго. Завтра летим дальше.

– Молодец. А мы дома. Уроки делаем.

У нас потрясающие бабушки, которые всегда заботились о каждом в семье так, как было необходимо именно ему в данный момент жизни – оставались с тем, с кем нужно остаться, и отпускали того, кому надо было улететь. Даже не представляю, как бы сложилась наша жизнь без них.

Утром Володя отвёз нас на аэродром. Мы планировали за этот день, с одной промежуточной посадкой, долететь до аэродрома в Портленде, где должны были оставить Дракошу и забрать Piper Aztec и Glassair.

http://transatlantic.free-sky.ru/part6.html

Почти у цели

Чикаго с высоты облаков похож на сказочный Мордор – королевство тёмных сил. Чёрные иглы небоскрёбов даунтауна на берегу озера Мичиган плотно прижимаются друг к другу, а вокруг на сотню километров раскинулась мелкая сетка частных двухэтажных домов, выглядящих с воздуха крохотными квадратиками огромного сита.

С каждой минутой квадратики домов становились меньше и меньше, пока совсем не исчезли – мы набирали высоту, улетая дальше на запад. Я переносила в ноутбук заметки за последние три дня. Илья обернулся и сфотографировал меня на телефон:

– Кать, а ты не забыла записать про то, как с полицейскими фотографировалась?

– Не забыла. Я все стараюсь записывать. Но я не понимаю, кому смогу это рассказать – так, чтобы меня действительно поняли. Даже из нашей лётной братии можешь назвать хотя бы десяток тех, кто реально себе представляет, сколько сил надо приложить из наших стартовых условий, чтобы просто пересечь границу России не на рейсовом самолете? А чтобы улететь куда-то дальше? Со стороны-то всё выглядит легко и просто. А самое главное, я не понимаю, как объяснить, зачем мы это делаем – какой во всём этом смысл.

– Ха. Если так смотреть со стороны, то мы выглядим как три мажора, которым заняться больше нечем, кроме как