висеть на чужих ушах – сборку Пайпера никто не отменял.

С другой стороны, я была рада посмотреть на таких разных людей, собравшихся у Роберта в ангаре. Можно сказать, я ради этого и стараюсь летать как можно чаще и дальше. Узнать душу планеты, суть человечества можно, только увидев самых разных её обитателей в разных условиях. Чем они живут, чего хотят, как смотрят на мир? Логика и мировоззрение западных и восточных людей настолько отличаются, что, когда они сталкиваются друг с другом впервые, даже разговаривая на одном языке, часто не понимают друг друга. Слова вроде, знакомые, а суть всё время ускользает. И только понаблюдав какое-то время, понимаешь, что это разные жизненные приоритеты, разный подход к одним и тем же вещам дают такой эффект, что одно и то же слово приобретает разный смысл. Для кого-то важнее семья, а кто-то жертвует семьёй ради бизнеса. Кому-то настолько важно признание других людей, что он подстраивается под любое мнение, а кому-то наплевать, что думают другие, ему важнее, насколько правильно он сам себя чувствует. Для кого-то убийство – грех, для кого-то – доблесть. У кого-то боги добрые, у кого-то суровые и жестокие. Для кого-то привычны мир и оседлость, для кого-то – кочевничество и захват. И только собрав в себе представления обо всех этих картинах мира, существующих на одной планете, можно увидеть её в целом – весь огромный многонациональный многогосударственный живой муравейник, двигающийся по континентам, двигающий или задавливающий науку, культуру, технику, границы и друг друга. Человейник, особенно любопытные представители которого время от времени порываются выглянуть за пределы рамок сложившегося биогеоценоза и подняться в космос.

http://transatlantic.free-sky.ru/part9.html

Малыш

Утром следующего дня мы снова были в ангаре. Приехали как на работу, будто мы не на другой стороне планеты, а у себя в Гостилицах. Андрей с Ильей улетели на Глассе. Я села на одно из стоящих на полу кресел, вытащенных из Ацтека, и взялась штудировать катехизис Глассэйра. Краем глаза я наблюдала, как трудолюбивые многонациональные муравьи в ангаре Роберта крутили многочисленные винты и гайки, и всё больше чувствовала себя стрекозой из басни Крылова. Чтобы как-то избавиться от чувства собственной бесполезности, я вышла на улицу – как раз, чтобы встретить заходивший на посадку Глассэйр. Андрей вылез из самолёта, раздражённо разминая конечности и спину:

– Так летать нельзя, надо сиденья отрегулировать. О, Роберт, хорошо, что подошёл. Как бы нам заправить самолёт?

– Если вы хотите быстро и здесь, я могу вызвать местную цистерну, но это будет довольно дорого. Однако в пяти минутах отсюда есть маленький аэродром Scappoose. Бензин марки 100LL там есть всегда, вы можете слетать и заправиться значительно дешевле.

– Насколько маленький? – прищурился Илья, – я еще не настолько влетался в эту бешеную табуретку, чтобы садиться на полосу в 400 метров.

– Сам аэродром небольшой, а полоса – 5000 футов.

– Ха, полтора километра, – хмыкнул Андрей, – Илюха, тебе достаточно?

– Да, вполне.

– Тогда слетайте с Катей, заправьтесь.

Я залезла в самолёт и поняла, почему ворчал Андрей. Даже с моими габаритами в Глассе было тесновато, а посадка практически в лежачем положении с непривычки была некомфортной.

Вырулили на полосу и взлетели. Аэродром Хиллсборо находился на самом дне долины. Низкие кучевые облака цеплялись за верхушки холмов и окутывали долину белой стеной – как будто находишься внутри магического купола из какого-нибудь романа-фэнтези. Мы летели в лабиринте между кучевыми облаками – так чтобы перескочить холмы, не теряя из вида землю и пространство вокруг самолёта, и оказаться в соседней долине. Илюха покосился на мою восторженную физиономию:

– Попробуешь?

– Конечно!

– Отдал управление.

– Взяла.

Я поставила ноги на педали и обняла ладонью ручку. Ручка чуть вибрировала под пальцами. «Ну привет, маленький, давай знакомиться».

Попробовала немного отклонить ручку и педали. Самолёт резво накренился вправо. Я аж вздрогнула от неожиданности и рывком вернула его в горизонт – резче, чем это было нужно. Попробовала немного отклонить рули влево – плавнее, еще плавнее:

– Ух, ничего себе!

– Остренький, да? – Илюха выглядел довольным. Он знал, как я обычно щупаю машины в воздухе, знал, насколько она отличается от привычных мне, и заранее предвкушал мою реакцию.

– Еще какой!

– Смотри, нам во-он туда надо, в край долины.

Я летела в направлении аэродрома змейкой, всё смелее закладывая виражи, в восторге от того, как чётко самолет шёл за руками! Практически без инертности, как пристойный пилотажник. Есть в серьёзных летающих машинах что-то звериное. Какое-то животное нутро. Они с удовольствием подчиняются рукам, но только если прикасаешься к ним с уважением, с пониманием того, сколько мощи в них сосредоточено. Такие разные – человек и машина, но в конкретный момент полёта, игры сильных и равных, сливаются в одно целое. Это всегда завораживает!

– Ладно, 30… 45, а если кренчик 60 градусов?

– Давай.

Самолёт резво ушел в глубокий крен, придавив нас к сиденьям небольшой перегрузкой. Я сделала полный вираж на 360 градусов, прикинула по местности радиус разворота, который у меня в итоге получился и присвистнула:

– Ох, ничего себе, бешеная табуретка! С такими скоростями в наших Гостилицких зонах ему тесно будет.

– Так и не надо ему в зоне висеть. Взлетел и ушел на маршрут – это про него.

– Меня смущает, что я не чувствую обратную связь нормально. Как будто джойстиком работаю.

– Есть такое. На посадке особенно мешает. Сейчас почувствуешь. Смотри, вот он летит, тянем ручку, тянем, летит и бах… срывается почти без предупреждения, а нагрузка на ручке при этом не меняется вообще. Ни предсрывной тряски тебе – вообще ничего. И расходы рулей от скорости совсем нелинейно зависят, не могу пока зависимость понять.

– Почему так?

– Не знаю. Вернёмся, надо будет Ларри порасспрашивать.

Мы перелетели холмы, за которыми увидели длинный серый прямоугольник взлетно-посадочной полосы. Сели, зарулили по мокрому блестящему после дождя асфальту к заправочной станции. Вся станция представляла собой обычную старую колонку из тех, что можно увидеть на автомобильных заправках в российских деревнях, куда еще не дошли нефтяные монстры с автоматическими заправочными комплексами, снабжёнными магазинами, туалетами и мойками под цветастой брендированной крышей.

Я внимательно осматривалась вокруг.

– Илюх, у тебя нет ощущения диссонанса от аэродрома? Вроде бы полтора километра отличной асфальтовой полосы, но самолёты стоят под старыми деревянными навесами без ворот, как в курятнике. Авиационное топливо, но из древней колонки.

– Есть такое. Подозреваю, это связано с тем, что сами взлётно-посадочные полосы и основное оборудование аэродромов в Америке находятся в ведении государства, а вся остальная инфраструктура – забота исключительно ее владельцев и арендаторов. Так что красивую длинную полосу построил муниципальный округ, а ангары их владельцы сделали сами. Как смогли – так и сделали. Криво, косо, дёшево. Благо, теплый климат позволяет не беспокоиться о серьёзных погодных выкрутасах.

К бензоколонке подошёл служащий и стоял рядом, пока я разглядывала ангары, а Илья заправлял самолёт.

– Чего-то я не понимаю, уже сколько литров вошло, а топливо в крыле только наполовину высоты, – раздался голос Ильи сзади.

Я повернулась к самолету и ахнула:

– Илюха, с другой стороны бензин льется!

– Не понял. Откуда?

– Из-под крышки.

– Чёрт! – Илюха отщёлкнул заправочный пистолет и вытащил его из горловины бака. – Асфальт неровный, самолет под наклоном стоит. У него баки совмещённые, из крыла, которое выше, перетекает в то, которое ниже по уровню находится. Ладно, будем считать, что заправились полностью, – он обратился к служащему, – вы карты к оплате принимаете?

– Нет. Но вы можете расплатиться чеком.

– Бумажным чеком?

– Да, – служащий не понял нашего удивления.

– Ничего себе! А я ещё думаю, зачем Андрюха мне с собой чековую книжку всучил.

Мы пошли к небольшой металлической будке рядом с заправкой. В будке стояли стол, стул, шкаф – скромное рабочее место служащего на пустом аэродроме. Илья достал небольшой бумажный блокнот, напомнивший мне сберкнижки, которые были распространены во времена моей юности, когда ещё не было ни банковских карт, ни других электронных