мысли, оказываются кому-то очень нужны и важны.

Итак – сказал или нет?

Я помню, как, еще будучи школьником, задавал своему деду вопрос: что же вы такого ужасного тогда сделали? И он отвечал мне: а я сказал, что неграмотный человек…

Ну, а его друзья и подавно это подтверждали. И друзья друзей.

Вот только – если я правильно помню – он в нашем разговоре еще добавил одно существенное слово: «фактически сказал».

Хорошо, когда речи произносятся под запись, например на уже давно изобретенную в ту эпоху кинокамеру. Но сверхсекретное по определению побоище в самой верхушке… Михаил Суслов, открывая сразу после битвы на Президиуме июньский пленум, четко сказал: стенограммы заседания Президиума не велось.

Так что перед нами в любом случае типичный случай изустного предания.

Давайте с ним разбираться.

Не то чтобы этого уже не пытались сделать. Как ни странно, лучше всего получилось у американца, Уильяма Таубмена, в его вышедшей в 2003 году книге – William Taubman. Khrushchev: The Man and His Era. – W.W.Norton & Company, 2003. У нас она опубликована в серии ЖЗЛ в 2008 году.

«Лучше всего» – не значит «идеально», с автором можно о многом спорить. Хотя вот истинная роль Жукова на том заседании у Таубмена отражена довольно ясно, как и многое другое. Но – фактически ничего нет о том, что же сказал тогда Шепилов.

Получается, что до сего дня наиболее полным и известным источником по этому вопросу можно было считать уже цитировавшееся интервью в Архангельском:

«Я выступил действительно резко. Начал я так: советский народ и наша партия заплатили большой кровью за культ личности. И вот прошло время, и мы снова оказались перед фактом нового, формирующегося культа. Хрущев надел валенки Сталина и начал в них топать, осваивать их и так далее. Он – знаток всех вопросов, он докладчик на пленумах и прочее по всем вопросам, промышленность ли, сельское хозяйство, международные дела, идеология – все решает он. Причем неграмотно, неправильно.

Вот тут Хрущев бросил мне реплику: сколько лет вы учились? Я отвечаю: я очень дорого народу стоил. Я закончил десятилетку, четыре курса университета, аграрный институт (Красной профессуры)»… И дальше в интервью были слова Хрущева в ответ: «а я – у попа, за мешок картошки». Иногда Шепилов насчет попа перефразировал, говорил, что Хрущев отбивался от критики так: учтите, что я никогда и ничему не учился.

Но продолжаем цитировать интервью:

«Я еще сказал, что… (по множеству вопросов) я говорил с Никитой Сергеевичем, пытался убеждать, ничего не вышло, ничего не воспринимается, а дела идут все хуже.

И я начал перечислять один вопрос за другим. Может быть, чересчур темпераментно.

Коснулся я еще одной темы. Очень большую роль в этом деле Серов сыграл, это подлый, гнусный тип, один из заместителей Берии раньше – он стал председателем КГБ. И стал фаворитом Хрущева».

(Дальше рассказывается, как на Президиуме, как только Шепилов упомянул насчет прослушивания телефонов у высшего руководства, раздались голоса: и у меня прослушивают, и у меня… И, по его словам, до чего же дошло дело с коллективностью руководства, два секретаря ЦК – он и Фурцева – боятся друг с другом поговорить.)

Наконец, еще одна фраза, когда он описывает всю ситуацию на том заседании: «это был какой-то взрыв».

Как видим, того самого афоризма тут нет. Интересно.

Я не первый, кто пытается свести позицию Шепилова на том заседании к краткой формуле. Из статьи Наумова: «Шепилов… видел только одну сторону развивающегося процесса: в партии никто не должен, занимая высокий пост, командовать остальными. И он со всей силой своей убежденности боролся за сохранение достигнутой договоренности, твердо веря, что именно это приведет к коренным переменам в партии, к десталинизации страны».

Так это ведь – не совсем о грамотности?

Но вот передо мной шепиловский архив. И я вижу, как раз за разом мой дед сам пытается вспомнить и записать, что же он тогда сказал. Причем сказал не один раз; выступал он на Президиуме, оказывается, минимум дважды, не говоря о том, что там иногда стоял крик, все перебивали друг друга. И что-то, естественно, все при этом говорили – одновременно.

Вот эти записки, во многом повторяющие одна другую, а в чем-то отличающиеся. Но давайте уж потерпим эти повторы; даю заметки такими, какие есть, иногда пытаясь расшифровывать.

«Он – лучший знаток по всем внутренним и международным вопросам.

Грубо попирается коллективность.

Хр. внес во всю нашу государственную, партийную и общую жизнь трактирные нравы.

Нетерпим к критике, сейчас же репрессии. Тевосян».

(Про Тевосяна в мемуарах довольно подробно: это о кадровой политике Хрущева, как уважаемый министр мог быть выброшен с должности за одно неосторожное слово.)

«Слежка за членами Президиума и секретарями.

Итог: у Хрущева много энергии, инициативы, может сделать много хорошего, если будет коллективное руководство. Если этого не будет – навлечет большие бедствия».

Еще одна расшифровка по памяти:

«Я доносов не писал.

Специалист по всем вопросам – пром., с.х., химия, искусство.

Неграмотен – “азнакомица”».

(Это любимый шепиловский пример, перекочевавший во множество статей и книг, – насчет того, как Хрущев владел лексикой и правописанием.)

«Навлечет величайшие бедствия, если не будет коллективного руководства.

Предложение: министром с.х.

Хрущев: вы самый тяжкий удар мне нанесли».

И еще:

«Партия и страна большой кровью заплатили за культ Сталина. Не ликвидированы все последствия – новый претендент на единоличное управительство.

Бесцеремонно распихивая всех локтями и ногами, Хр. хочет один управлять всеми делами в партии и государстве. Он – единственный знаток и докладчик по всем вопросам промышленности и с. х-ва. Строительства. Международным делам. Литература. Искусство.

Обезличиваются и принижаются – правительство, Верховный Совет. Партийные и (нрзб) организации.

По всем вопросам указания может давать только Хр. Он всех критикует. Он всех поучает. Откуда такие претензии у малограмотного человека?

Коллективность в руководстве растоптана, и это чревато тягчайшими последствиями.

Освободить, министром с. хоз-ва, сохранив в составе пб. (Президиума, конечно).

Опасно для судеб государства – интимная близость Хр. и Серова. Освободить. Патоличев.

Немедленно – Пленум ЦК.

В среду 19 июня начались заседания Пленума. Я выступал в четверг 20 и пятницу 21».

(Были еще упоминания того, как виделось выступление Шепилова глазами Кагановича. Оказывается, Шепилов, тогда – секретарь ЦК, говорил еще и о том, как Хрущев превратил Секретариат в орган, действующий независимо от Президиума. Но это – частности.)

А вот эта записка, судя по качеству бумаги и почерку, вообще делалась в конце 50-х, то есть она самая ранняя