посреди большого зала. На нее обращены сотни пар глаз, иначе она бы ответила — да еще как! Поскорее бы это закончилось — и каждая из них еще будет реветь в туалете, переваривая ответную колкую насмешку Маргарет. Да, да, да — она уже решила, что именно скажет каждой из них.

«А впрочем, — осеклась Мэгги, — кто они такие, эти курицы, чтобы на них обращать внимание и тратить время? Не лучше ли сразу начать готовиться к новым победам? Ведь как сказал папа — никогда не выходи из себя и никогда не переставай работать».

Из зала Маргарет вышла, усвоив очередной урок. Быть лучшей — это быть готовой к шепоту за спиной, сплетням и зависти. И уметь делать то, что считаешь нужным, не обращая на это никакого внимания. Пусть болтают — она им еще покажет!

Мэгги направилась домой. Она прошла городской парк родного Грэнтема, где ее возили в коляске, и где остались ее первые воспоминания. Миновала шумную железнодорожную станцию — девочка обожала этот грохот, сам пульс активной жизни — и сверила время по проходящему поезду. Пробежала мимо церкви, куда ходила каждое воскресенье: посещала воскресную школу и играла на пианино, аккомпанируя младшим детям.

Вот и родной дом — над продуктовым магазином на улице Норт Парэйд. Вот они — такие родные и яркие запахи заморских специй, свежемолотого кофе и копченой ветчины! Мэгги проскользнула мимо знакомого прилавка из красного дерева, где стояли жестянки с чаем и сахаром, мимо «пекарни», где она сама часто помогала родителям готовить печенье, нарезала бекон и взвешивала сыр.

Бегом поднялась по крутой лестнице на второй этаж — ей не терпелось похвалиться очередным достижением.

— Папа, мама, Мюриэл! Я заняла первое место! — закричала она.

— Молодец! — похвалила ее мать. — Но давай ты расскажешь, как все прошло, когда вернется папа. А пока — вот тебе адрес — сходи и возьми заказ на продукты. Стихи стихами, а нам нужно зарабатывать и платить за твою школу в следующем семестре.

Мэгги только успела оставить школьные вещи. Даже не переодевшись, она отправилась выполнять поручение. В конце-концов, ей больше всего хотелось похвастаться именно перед папой. Маме и старшей сестре Мюриэл ей, конечно, тоже было приятно обо всем рассказать. Но они, с их обычными женскими интересами и девичьими секретами так далеки от нее, так непонятны… Точнее, им была непонятна она — Мэгги, чьи амбиции поддерживал только отец. «Вот и хорошо, будет больше времени подготовить рассказ о конкурсе», — думала она.

В большом доме, куда она направилась, ей открыла служанка и попросила ее подождать, пока она составит список. Мэгги с любопытством осматривалась — ей нравились красивые, со вкусом сделанные вещи, а этот дом был полон ими.

— Это вы сегодня выступали и получили первое место? — низкий мужской голос неожиданно загудел прямо над ее ухом.

— Да, сэр, — ответила Мэгги.

— Я был в комиссии, и мне очень понравилось ваше чтение. Вы читали не только с чувством, но и осознанно. Кто из поэтов вам нравится? — спросил хозяин большого дома.

— Элла Уилкокс. Джон Дринквотер. Уолтер де ла Мэр, — загибала пальцы Мэгги. — А еще мне нравятся религиозные гимны, которые мы поем в методистской церкви, например, написанные Джоном Уэсли…

— Гимны — это прекрасно, — сказал пожилой джентльмен, и Мэгги уловила в его словах некоторую иронию. — Вы позволите мне сделать вам небольшой подарок — книгу Мильтона из моей домашней библотеки?.. Мэри, принесите этой молодой леди, пожалуйста, Мильтона — это такая большая книга, обтянутая зеленой кожей, — обратился он к служанке, вернувшейся, наконец, из кухни и вручившей ей бумажку.

Мэгги не знала, куда деваться от смущения. Она сделала вид, что внимательно изучает список продуктов. Увидев старинную книгу с золотым тиснением, она смутилась еще больше. «О, сэр!» — только и смогла произнести она.

— Берите! В нашем маленьком городе не так много жителей, которые понимают поэзию — мне хотелось бы, чтобы их стало хотя бы на одного больше. И еще, юная леди — научитесь принимать случайные подарки, не смущаясь. Ведь вы это заслужили, как сами же сегодня заметили, — произнес хозяин.

— Спасибо, сэр! Я буду хранить ее всю жизнь! — ответила Мэгги.

— Будет лучше, если вы ее будете не только хранить, но и перечитывать, — сказал собеседник. — И дай Бог, чтобы у вас было на это время!

Вежливо попрощавшись и выйдя из гостеприимного дома со списком продуктов и драгоценной книгой, Мэгги открыла наугад страницу. «Вот о чем сейчас прочитаю — такой и будет моя жизнь», — загадала она. И набрав полную грудь воздуха, принялась читать:

Ты с самых малых лет не предпочла

Пространный торный путь стезе безвестной

И ввысь, к вершине истины небесной

С немногими крутой тропой взошла…

«Наверняка это означает, что моя жизнь будет трудной, необычной и очень-очень интересной. Уж точно не такой, как у всех. Не как у моей матери, сестры или одноклассниц», — решила Мэгги.

Она уже тогда знала о себе почти все и многое решила. Теперь нужно было только дождаться, пока все догадки Мэгги о ней самой и ее будущем подтвердятся дальнейшими событиями.

ВОПРОСЫ И ЗАДАНИЯ

1. Что ответила Мэгги учительнице, когда она приписала ее победу в школьном конкурсе «везению»?

2. Почему по-твоему пожилой джентльмен решил подарить Маргарет книгу?

3. Назови имена английских поэтов, упомянутых в главе. Возникло ли у тебя желание прочитать стихи кого-то из них? Кого именно и почему?

Подсказка: в главе упомянуто шесть поэтов. Если ты смог вспомнить больше, чем одно имя — ты молодец.

Первый день после детства: единственное воскресенье, когда Мэгги не пошла в церковь (3 сентября 1939 года)

«Это печальный день для нас всех, но ни для кого он так не печален, как для меня. Все, ради чего я работал, на что надеялся, все, во что верил на протяжении моей общественной деятельности, все сейчас лежит в руинах…»

Из черного репродуктора «Филипс» доносился знакомый каждому британцу скрипучий голос премьер-министра лорда Чемберлена. Семья Робертс — отец, мать и две дочери — специально включили радио в это воскресенье, 3 сентября 1939 года. Они ждали этого выступления и боялись его.

«Вчера, после совещания с французским правительством, мы решили послать нашему послу в Берлине инструкции»… — продолжал лорд Чемберлен.

— Что все это значит? Почему все эти политики не могут выражаться по-человечески? — спросила