— Какую еще консультацию? — недоверчиво спросила Живетьева.

— Целительская тайна, — вывернулся Зимин. Хотя не особо и вывернулся: он же не сказал, кто кого консультировал. — Смотрю, состояние Александра Константиновича еще ухудшилось.

— Не таскался бы по своим консультациям, глядишь — чего-нибудь и придумали бы, — неприязненно проворчала Живетьева.

— Вам здесь ничего не мешало думать.

— Ох ты ж, ты мне зубки решил показать, Иннокентий Петрович? — умилилась Живетьева. — Какие-то они у тебя мелкие, невыразительные. Не использовал раньше, не надо использовать и сейчас. Знаешь, а ведь мы могли бы действовать заодно, но нет, ты пошел против меня, за что сейчас и поплатишься.

— Вы о чем, Арина Ивановна? — недоуменно спросил Зимин.

— Ох ты ж, убил! — внезапно завопила она на редкость противным голосом. — Убил этот аспид цесаревича. Хватайте его, пока не сбежал.

Судя по всему, она что-то сделала с Зиминым, потому что его Метка стала совсем блеклой, а от него больше не доносилось ни звука, зато голосов рядом хватало. Все забегали, зашумели под причитания Живетьевой, что она ничего не успела сделать, поскольку не ожидала подлости от коллеги.

Я ускорился, хотя похоже было, что зелье уже не понадобится. Связался с Грековым и коротко обрисовал ситуацию. В ответ Греков обрисовал ситуацию еще короче.

Зимина долго не перемещали, я успел попасть не только за ограду, но и в сам дворец и уже уверенно двигался в сторону личных покоев императорской семьи, где находилась Метка целителя. Живетьева артистично причитала, переживая, что уже не молода и не успела ничего противопоставить преступнику. Она растерянно повторяла раз за разом, что Зимин стал слишком близок с Шелагиными и вот только от них вернулся, до тех пор, пока кто-то не спросил:

— Вы считаете, что в этом замешаны Шелагины?

— Не исключаю. Почему убийца до сих пор находится здесь? Я что, по-вашему, должна не только его останавливать, но и транспортировать?

— Желательно его привести в сознание, чтобы можно было увести и допросить.

— Сам в себя придет, — недружелюбно ответила Живетьева. — Стану я на него еще силы тратить.

Я торопливо передал информацию Грекову о том, что старуха пытается обвинить нас в сговоре с Зиминым и покушении на цесаревича. И очень может быть, что у нее получится. Пока в ее словах никто не сомневался.

— И все же хотелось бы услышать версию господина Зимина.

Ответа я не услышал, потому что в помещении послышался новый голос, мне незнакомый. Вошедшая женщина зарыдала:

— Сашенька, как же так?

И почти одновременно пришло сообщение от Грекова:

— Князь приказал срочно валить Живетьеву.

Глава 21

Я успел зайти в спальню цесаревича до того, как оттуда вынесли Зимина. Находился тот в целительской коме, что еще раз доказывало недооцененность целительских заклинаний в военных целях. И недооцененность самих целителей. Как в нападении, так и в актерском мастерстве.

Живетьева воплощала вселенскую скорбь. С неё хоть сейчас можно было ваять статую для кладбища. Нужно будет передать ее роду конкретно этот снимок — статуей я точно не буду заморачиваться, лишь обеспечу наполнением место, над которым она встанет.

Пока в комнате было слишком много людей. Начинать устранение в такой толпе — неоправданный риск.

Ситуация менялась очень быстро. Рысью в помещение вбежал мужик, отвечавший за безопасность дворца, окинул взглядом комнату, понял, что с супругой цесаревича говорить бесполезно, и обратился с вопросом к Живетьевой. Разумеется, та обрисовала ситуацию в свою пользу.

Это возымело нужный результат. Мужик начал командовать, и комната пустела на глазах. В конце концов в ней остались только убитая горем супруга цесаревича, причитающая Живетьева и безопасник. Последний набросил купол тишины на комнату, стоило закрыться двери, после чего Живетьева сразу отбросила фальшивую скорбь и жестко сказала:

— Хватит выть, дура. Поведешь себя правильно — останешься в живых. И твои дети — тоже.

— Сашенька… — всхлипнула великая княгиня. Возможно, брак был и договорной, как принято в этой среде, но возникновению супружеской любви это не помешало.

— Идиот твой Сашенька, — грубо бросила Живетьева. — Что удумал — устроить на меня охоту. Я предупреждала его, что это плохо закончится. Но он не внял. Значит, сам виноват. Все, девонька, шутки кончились. Решай сразу: либо ты с нами, либо идете в расход всей семьей.

Она подошла к стоявшей на коленях перед кроватью женщине и нехорошо прищурилась. Похоже, ее устраивал любой вариант развития событий: с высокопоставленным союзником действовать проще, но союзник этот очень уж ненадежен, может взбрыкнуть в любой момент.

— С вами, — мертвым голосом ответила великая княгиня.

Голос у нее казался глухим, как будто шел с того света. Лицо, довольно красивое и ухоженное, успело опухнуть от слез, а глаза покраснели. Вряд ли она сейчас понимала, к чему приведет ее согласие.

— Коли с нами, так докажи это. — Живетьева извлекла лист бумаги и ручку. — Пиши признание в убийстве мужа.

Великая княгиня в ужасе отшатнулась.

— Но я его не убивала! Я любила Сашеньку.

— Разумеется, не убивала, — раздраженно сказала Живетьева. — Это всего лишь страховка, которая нигде не будет использована, если ты не взбрыкнешь. Нормальных гарантий от вашей семьи не получить, так хоть так.

— Где гарантии, что вы не используете эту бумагу потом против меня? — расхрабрилась великая княгиня.

— Мое слово, — жестко сказала Живетьева. — Пройдет все, как я хочу, верну тебе расписку и пальцем не трону никого из твоей семьи. Не пройдет — будешь арестована за убийство Александра. Я, Женечка, никогда и никому ничего не прощаю, но договориться со мной можно. И слово я держу, оно не пустое сотрясение воздуха.

— Я хочу клятву.

— Ишь ты, клятву она хочет, я покойному Костеньке ее не дала. Клятва на ерунду не тратится, тебе моего слова будет достаточно, а вот мне твоего — нет. Поэтому села и написала, если не хочешь, чтобы дети остались сиротами или того хуже.

Говорила Живетьева вроде бы с добренькой улыбочкой, но от ее слов прям мороз по коже проходил.

— Станислав Ильич, как же так? — попыталась воззвать к безопаснику великая княгиня. — Вы должны нас защищать, а идете на поводу у преступницы.

— Евгения Павловна, вы же прекрасно знаете, что императорская семья обмельчала, — нахмурился он. — Реликвия требует сильной руки,