class="p1">«Я всегда говорил: наш он человек, правильный, — облизнулся Песец. — Чего тормозишь? Давай принимай натуральное успокоительное».

Принял не только я: сидр пошел на ура, хотя, кажется, никто не отказался бы от чего покрепче. Но, с другой стороны, ситуация сейчас такая, что лучше принимать то, что выветрится быстро без зелий.

«Не, наш однозначно лучше, — дернул носом Песец. — Но за нашим — мудрость тысячелетий, а это — новодел. Но ничего, мы их научим правильный сидр делать. А за неимением правильного выпьем и такой за здоровье нас и упокой врагов».

Неожиданно он уселся, развел лапы в стороны и фальшиво запел:

'Выпьем мы и такой

За здравье и упокой.

За здравье Шелагины́х.

За упокой Живетьевы́х'.

Крутанулся вокруг себя, взмахнув хвостом, и гордо спросил:

«Как я, а? Почти поэт».

«И почти певец, — согласился я. — Огорчает только, что почти».

«Ты просто завидуешь, — надулся он. — Сам-то ничего сочинить не можешь».

На этом он опять исчез, не иначе как праздновать самостоятельно, напевая приходящие в голову шедевры. Самое обидное, что технически всё это приходит в голову мне, потому что Песец пользуется именно моим мозгом — своего у него нет. И получается, что влияние на мой мозг алкоголя отражается и на Песце. Иначе с чего его вдруг потянуло на поэзию?

— Действительно, неплохой напиток, — заметил Шелагин-старший. — Странно, что раньше мы обходили его вниманием.

Выглядел он не столь уверенным, как обычно. Наверное, прикинул, какая вероятность выживания была бы у них без меня, и пришел к неутешительным для себя выводам.

— Это вы, Павел Тимофеевич, еще не пробовали тот, что делает Илья. Вот где напиток богов. Этот на порядок хуже, нет — на два.

Он вздохнул и с такой надеждой на меня посмотрел, что пришлось обнадежить:

— У меня еще немного бутылок осталось, поделюсь.

— Вы такие спокойные, — покачал головой Шелагин-старший. — Еще ничего не закончилось. Запись как-то можно сбросить отсюда на нормальный носитель?

— Только записывая проигрываемое, к примеру на телефон, — ответил я. — Запись по технологии древних, нужен переходник. Взять его негде, а как его делать, я понятия не имею. А зачем вам?

— Как зачем? Прекрасное противозапорное средство. Главное, штаны успеть вовремя снять, — нервно хохотнул Греков. — А если серьезно, нужно сделать записи разной продолжительности. Первую обрезать до конца высказываний Живетьевой и разослать по князьям, которых она упоминала.

— Зачем?

— Затем, что нужно как-то объяснить, почему мы потребуем доказать, что реликвия по-прежнему подчиняется императорской семье.

— И ряд вопросов, возникающих на Совете, запись тоже снимет, — дополнил Шелагин-старший. — А вот запись с убийством Живетьевой показывать никому нельзя. Разве что Евгении Павловне, буде возникнет необходимость на нее надавить. Очень уж она живописно выглядит с сердцем Арины Ивановны в руках. Это явно указывает на то, что Стаминские знают куда больше, чем показывают. Иначе откуда Евгении Павловне знать, как правильно убивать таких, как Живетьева? А она именно знала.

Он задумчиво покрутил в руке опустевший бокал и вскрыл очередную бутылку с сидром. Похоже, песцовый алкоголизм заразителен.

— И что странное — ее ничуть не удивляло, что крови от Живетьевой совсем не было, — задумчиво сказал Шелагин-младший. — А меня вот удивляет. Это вообще что? Свойство целителя высокого уровня или Живетьева уже не совсем человек была?

— Мне кажется, все целители — не совсем люди, — хохотнул Греков. — Точнее, совсем не люди. С их-то ценами на услуги — только конченные сволочи могут столько требовать. Может, Илье найти целительницу в супруги? Сплошная польза.

— Тогда уж вырастить, — усмехнулся я, чувствуя, что меня все-таки начало отпускать.

Никто не смотрел на меня как на монстра, не торопился ни сочувствовать, ни утешать. И это было правильно. Люди, с которыми я сейчас сидел, были мне по-настоящему близкими. Пока не так, как Олег или дядя Володя, но я был уверен, что могу на них положиться, а они — что могут положиться на меня.

— Из Таисии думаешь? — проницательно спросил Шелагин-старший.

— Она как-то проговорилась, что хотела бы стать целительницей, а у меня есть возможность ей передать знания.

Князь задумчиво покрутил в руках бокал, почему-то опять пустой.

— Помолвка — не брак.

— Понимаю, поэтому и не передаю. Хотя первый уровень дает не очень много возможностей. Можно рискнуть.

— Разве что под клятву? — задумался Шелагин. — Что никому не передаст? Калерия Кирилловна — хитровыделанная штучка, так и смотрит, что еще сможет в свою сторону повернуть. Дочь-целительница ей бы не помешала.

— Про это у нас еще есть время подумать, Павел Тимофеевич, — нетерпеливо перебил его Греков. — А вот записи в работу желательно отдать сразу, причем обрезать нужно самим, такое в чужие руки отдавать нельзя. Опасно, даже если эти руки под княжеской клятвой.

— Согласен, — прикрыл глаза Шелагин-старший. — После просмотра никто не поверит в существование духа-защитника императорской семьи. Оно и без того сомнительное объяснение, но, поскольку кровь есть, а тел нет, может какое-то время прокатить.

— Экран нужен, при съемке прямо напротив него объем уйдет, — пояснил я. — Будет обычное видео двухмерное и со звуком. В Верейске у нас такой есть, а здесь…

— Здесь можно купить, но покупка странная, в нынешней ситуации вызовет вопросы, — заметил Греков. — Нам все равно в Верейск нужно, чтобы из рук в руки передать видео для пересылки. Специалист только там. Мы с вами не сможем отправить так, чтобы не нашли концов, если будут искать.

— У меня в доме могут быть дядя Володя с супругой.

— Мало ли как мы могли приехать. Попросить их не распространяться. Илья, мы бы тебя не дергали, но это реально срочно.

Пришлось созваниваться с Олегом и сообщать, что к нему через полтора часа подъедет княжеский специалист, потом Греков позвонил этому самому специалисту и попросил подъехать в оговоренное время, поскольку был уверен, что успеем не только снять, но и все нарезать как надо.

Поскольку отправлялись мы с Грековым без телефонов, по которым нас можно было отследить, то пришлось опять использовать средства связи Древних. Правда, решили, что переговариваться будем только в самом крайнем случае, если потребуется немедленная реакция на что-то.

Потом пришлось пить вытрезвляющее зелье и идти в оранжерею. Глюк, наверное, на меня обидится за постоянное невнимание. А что делать?