стрелок и уставился невидящим взглядом в покрытую на стыках досок потеками застывшей смолы, крышу. — Если сделаешь такую глупость, глазом не успеешь моргнуть, как он тебя сам… на зелья разберет. Чтобы понять, как ты устроена.

— Но… — Воительница моргнула. У меня ведь есть эти штуки с печатями. — Там же написано что я…

— Слушай, Сив. — Громко щелкнув разминаемыми пальцами, скривился словно от зубной боли арбалетчик. — Церковникам не интересно как почти обратившаяся дочь бога-смерти может заходить в храм Создателя. Им плевать. В тебе не видно порчи и этого им достаточно. Ты была им полезна. Выполнила для архиепископа кучу личных контрактов за которые другим было… не слишком удобно браться. Я подозреваю, что некоторые из них были немного… деликатного свойства, потому его траханое святейшество и взял с тебя клятву никому о них ни рассказывать. Ты держишь свое слово. С северным упрямством. Не говоришь о тех заданиях никому. Даже мне. И думаю, его святейшество, хоть уже пол года и делает вид что забыл о нас, он считает тебя… полезной. Ты ведь дала обещание помогать ему и дальше, так? Ну-ну не надо сверкать на меня глазами. Об этом не сложно догадаться. Но именно поэтому он закрывает глаза на то, что ты слышишь голоса, иногда видишь то чего нет, и все… прочее. И остальные тоже… закрывают глаза. А вот магу явно станет интересно, что творится у тебя в голове.

— Ты очень умный, Ллейдер. Если бы ты не был таким обманщиком, я бы хотела чтобы ты был моим другом. — Затянув ремешок на макушке, великанша, довольно кивнув закрыла поясную сумку и подойдя поближе к чердачному окошку, принялась расслаблять завязки меховых онучей.

— Хочешь еще немного сонной травы? — Рука стрелка опустилась на висящую на поясе фляжку. — У меня еще осталось.

— Нет. — Покачала головой горянка. — Не хочу завтра быть вялой. И надеюсь, ты помнишь наш уговор.

— Помню, согласно кивнул Ллейдер. — Тюфяк возьми.

— Ты же знаешь. У меня от мягкого спина болит. Оставив неопрятную, топорщащуюся облезлым мехом груду у входа на чердак, дикарка, повернувшись к арбалетчику лицом, свернулась на досках калачиком и подсунув кулак под голову, прикрыла глаза.

— Эй, а кто лампу задувать будет?! — Возмутился стрелок.

— Точно не я… — Сонно пробормотала дикарка. — Духи говорят лучше оставить лампу. Им нравится когда свет и огонь. Спи, Ллейдер. Завтра мы идем к Бешенной. В Гнилые вилы.

— Бесы… — Деревенские, значит, опять решили поразбойничать? — Наполовину утвердительно произнес стрелок. — Плохой год? Или баб не поделили? Да какая разница… Значит завтра драка. Дерьмо. Мог бы сам догадаться. Ты ведь перед всегда дракой волосы чешешь… Слушай, а ты там бывала?

Ответом ему было мирное сопение великанши.

* * *

— Ты не дочь Берерфнеда. Твое лицо похоже, но приемыш Медвежонка мертва. Я сам видел ее тело. Его выловили из озера седмицу назад. Уходи, мерзкий дух, пока я не заговорил с тобой по-другому. Сжимающие лук руки Стюрмира дрожат. Переживший не один десяток виков[5] и междоусобных кровавых свар, огромный, словно вставший на дыбы медведь, воин, трясется словно мальчишка увидевший перед носом отцовский ремень. Впрочем, его можно понять. В десятке шагов от ворот частокола, лежат шесть остывающих тел. Снег под ее ногами красен от крови. Кому-то пришла в голову неудачная идея затравить незваную гостью собаками. Жаль. Посмотрев на зажатый в руке обломок ножа, она отбрасывает в сторону скользкую от крови рукоять и делает шаг вперед.

На покрытых сложной вязью татуировок, предплечьях лучника, вспухают толстые, будто корабельные канаты жилы. Дзанг! Прошедшая в пальце от ее щеки стрела зарывается в снег. Глаза Стрюмира становятся круглыми от удивления. Уклонится от выпущенного меньше чем с дюжины шагов срезня выше человеческих сил. Воин это знает. Сив тоже. Но еще она знает, почему ей это удалось. То, что спасло ее от жадной пасти проснувшегося ледника, не захотело уходить до конца. Не-Сив была совсем рядом. Это походило на волны, что оставляют за собой иногда выплывающие из глубины бездонного горного озера большие хищные рыбы. И от этого было страшно. Гудящее где-то внизу живота темное, ледяное пламя, не дало ей умереть. Не дало горам и морозу поглотить ее, словно птица склевывает букашку. И сейчас, она чувствовала, как трещат и рвутся удерживающие ярость в узде путы. Она устала. Слишком устала, чтобы сдерживаться. Мир подрагивает в такт биению сердца. На краю зрения мелькают полупрозрачные тени. В ушах раздавался неразборчивый, сливающийся в неразличимый гул шепот сотен голосов. А еще ее терзает голод. Страшный голод. Шепчет в уши. Голосом разрываемой плоти, дробящихся костей и пронзительных криков. Но она все равно держится. Пока.

— Позови… отца. — Хрипит она и сама пугается своих слов. Голос, вырвавшийся из ее горла слишком ровный, слишком сухой, слишком… мертвый. Такими голосами говорят ученые вороны шаманов и колдунов.

Стрюмир громко сглатывает слюну, но упрямо тянется за следующей стрелой.

— Погоди. — На локоть воина опускается широкая морщинистая ладонь. Сив облегченно вздыхает. Стонеульф. Каменный волк. Шаман и глава клана. Говорящий и видящий. Владеющий языком древних рун. Сейчас ворота откроются и ее пустят внутрь. Она сможет обнять отца. Сможет наконец-то согреется после двух недель скитаний по, занесенным снегом, промерзшим насквозь перевалам. Выпить горячего меда. Сможет рассказать, что произошло. Ей помогут. Обязательно помогут…

— Берерфнеда — Железные ладони больше нет в нашем мире. Ищи его на своей стороне, дочь йотуна. — Упавшие на забрызганный щедрым венозным багрянцем снег слова заставляют ее пошатнуться. Из горла рвется болезненный вой. Огромный, выше Стрюмира, кряжистый, будто столетний дуб старик скалится, словно сытый волк. Слова, вылетающие с его губ жалят и жгут словно искры из кузнечного горна. Слова прошивают ее как стрелы и Сив корчится от выкручивающей внутренности боли.

— Как? — Короткое слово заставляет мир шататься и корчится. Танцующие перед глазами тени становятся четче и она начинает различать лица. Радостно хохочущие, указывающие на нее полусгнившими пальцами мертвецы, кружатся вокруг нее в бесконечном хороводе.

— Он не смог совладать со своей яростью и перестал отличать врагов от родни. Голос Стонульфа подобен грому. Бог — зверь отринул его. Зато приняла порча. Он поддался обращению. Стал мерзостью. Его забили дубинами и молотами словно бешенного пса. Мы поступили по закону. Очистили свою кровь огнем. Тело его жены брошено в выгребную яму. Мы не могли оставить в роде гнилую ветвь. Мы знаем, что здесь случилось, дочь йотуна. И скорбим. Это тяжелая утрата. Мы потеряли почти всех женщин в роду. И всех детей. Но иногда потери это новое