требовался небольшой перерыв между двумя сеансами. В отличие от Фрейда и большинства других психотерапевтов, занимающихся частной практикой, мне не приходится принимать больных одного за другим практически без пауз. Отчасти потому, что каждый сеанс должен быть сразу же детально задокументирован, отчасти по той причине, что мне необходимо все согласовать с моими коллегами, которые тоже работают с данным конкретным пациентом. К моменту моего знакомства с Тони я уже знала, что первые пять или десять минут после сеанса просто бесценны с той точки зрения, что именно в это время можно записать особенно яркие и интересные высказывания и повороты беседы, так как они еще свежи в памяти. Во время разговора с пациентом я ничего не записываю – хотя бы потому, что это сделало бы беседу похожей на допрос; да и вообще, если пациент настроен параноидально, это нежелательно по совершенно очевидным причинам. Большинство серьезных специалистов-психиатров приучают себя запоминать содержание разговоров с больными во время сеансов терапии. Работая с Тони, я все еще совершенствовала этот навык и потому очень старалась удержать в памяти, что именно – дословно – говорят люди, какие ключевые образы и метафоры они используют. Выяснилось, что наилучшим образом у меня все получается, если разделить содержание сеанса на три части, – это не давало всему сказанному смешаться у меня в голове. Разумеется, не следует понимать это буквально, но в целом такая схема мне действительно помогала – она в каком-то смысле отражала слова Филипа Ларкина, который, перефразируя Аристотеля, заметил, что любой роман, как и древнегреческая трагедия, «имеет начало, середину и конец».

Пока я вводила Тони в курс дела, рассказывая о том, как мы с ним будем работать, он кивал, внешне не проявляя никаких эмоций по поводу того, что я говорила, – ни тревоги, ни какой-либо заинтересованности. Помнится, я подумала, что у него внешность актера, причем скорее играющего не главные роли, а второстепенные – тех невзрачных парней, маячащих за спиной какого-то могущественного персонажа. У него были большие залысины, но руки от кисти до локтей густо заросли черными курчавыми волосами. Такие же волосы выбивались из-под футболки на шее. Он был невысокого роста, коренастый и плотный, пожалуй, немного склонный к полноте. Нашим пациентам трудно не набрать нескольких лишних фунтов, поскольку у них мало возможностей для физических упражнений. К тому же пища в больнице богата крахмалом, а некоторые лекарства вызывают увеличение массы тела. Тони не выказывал никакой враждебности либо недовольства или стремления возразить мне, но после того, как я закончила свои объяснения, не произнес ни слова. Он продолжал молча сидеть на стуле – довольно долго, в течение нескольких минут, и я, откровенно говоря, не знала, что делать дальше.

Сегодня я не уверена, что позволила бы молчанию длиться столько времени, особенно в ходе первого сеанса с пациентом, который мог забеспокоиться или, при наличии у него параноидального синдрома, воспринять тишину как угрозу. Но при моем тогдашнем уровне подготовки я исходила из того, что психотерапевт не должен начинать говорить первым – следует дать больному возможность начать сеанс. Через некоторое время я поняла, что, собственно, и сама не возражаю против молчания. Явно ничего не имел против него и Тони, который сидел, по-прежнему не глядя на меня, и тихонько ковырял заусенец на большом пальце. И все же возникало ощущение, что он изучает меня, пытаясь понять, можно ли мне доверять. В конце концов, я нашла выход из этой непростой ситуации.

– Что для вас означает эта тишина? – поинтересовалась я.

Тони дернул головой, явно озадаченный моим вопросом, а затем на его лице появилась открытая, добрая улыбка. Я сразу поняла, каким обаятельным он может быть и с какой легкостью способен убедить клиента заказать блюдо дня или еще один бокал вина.

– Меня никто раньше не спрашивал о таком, – сказал он.

Я сообщила ему, что процесс терапии иногда может включать необычные вопросы, и, говоря это, постаралась поймать его взгляд. Глаза у него были такие темные, что казались почти черными, словно зрачки, подобно растекшимся яичным желткам, заполняли всю радужную оболочку. Он повел взглядом в одну сторону, посмотрев куда-то за мое плечо, затем взглянул на стеклянную панель двери позади меня, которая выходила в коридор. Оттуда доносились какие-то звуки, фоном для которых служил включенный у дежурного телевизор, – он работал всегда и в то время обычно был настроен на канал «Эм-ти-ви». Помимо этого слышались какие-то разговоры, точнее, неясное бормотание, звучавшее неподалеку. Где-то на более близком расстоянии кто-то заговорил громче, жалуясь на что-то кому-то из сотрудников персонала. Мы оба – Тони и я – прислушивались к этим звукам, пока они не стали удаляться и затихать. Затем пациент сказал:

– Мне кажется, я различил, как кто-то преувеличенно отчетливо выговаривает слова, – так делают те, для кого английский не родной язык. Здесь очень шумно.

– Вы так считаете? – спросила я.

У меня возникло ощущение, что мой собеседник говорит не о том, что происходило в данный момент, а вкладывает в свои слова какой-то более глубокий смысл.

– В соседней со мной палате какой-то мужчина по ночам постоянно кричит, и… – Тони умолк, словно ему требовалось проанализировать сказанное, возможно, он пытался произвести на меня приятное впечатление и не хотел, чтобы я приняла его за нытика. – То есть я вовсе не жалуюсь, здесь гораздо лучше, чем в тюрьме, но я не очень хорошо сплю… так что приятно какое-то время посидеть спокойно. Джейми, санитар, который за мной присматривает, сказал, что это для меня полезно, а он хороший парень. Я ему верю.

«Но у вас пока нет никаких причин верить мне», – подумала я, не произнося это вслух. Себе же взяла на заметку, что следует как можно скорее поговорить с Джейми. Реплика Тони ясно указывала на то, насколько важной может быть роль простого санитара или сиделки, – эти люди оказывают закрепленным за ними пациентам моральную поддержку и обычно лучше, чем кто бы то ни было, понимают, в каком состоянии и настроении те находятся. Моя работа состоит, помимо прочего, и в том, чтобы взаимодействовать с сотрудниками младшего медперсонала, которые проводят с пациентом гораздо больше времени, чем я, учитывать их наблюдения и с уважением относиться к их мнению.

Со временем, как станет ясно из этой и других историй, изложенных в книге, я в полной мере поняла, что очень важно, чтобы врач и младший медперсонал работали в контакте, чтобы не было упущено ничего важного, – это как учителя и родители, которые должны взаимодействовать, чтобы процесс взросления и развития детей протекал нормально. Я вовсе не хочу сказать, что наши