именно ей что-то где-то понадобилось? Нет, эта девчонка меня когда-нибудь уморит.

А вдруг её тоже похитили?!

Воспользовавшись тем, что от чемпионов отвлеклись, я оставил Крума с Делакур и протолкался к Нотту.

— Тед?!

— Что?

— Где Ромильда?

Мгновение промедления, пока он вникал в мой вопрос, показалось мне вечностью. Неужели он её прозевал?

— Она пошла в Хогвартс, — уверенно сообщил он. — Я видел, как она направлялась туда.

— И ты отпустил?

— Сюзерен? — Тед посмотрел на меня с искренним недоумением. — Да мало ли что ей понадобилось в Хогвартсе? Здесь, например, туалета нет.

Он ничего не знал. Ни о покушениях на меня в течение этого года, ни о ловушке в конце конкурсного пути, ни о похищении Невилла. Нотт мог не додуматься до того, что директор способен прикопать к своим интригам кого угодно. Он ничего не знал — но я-то знал.

Я пробрался сквозь толпу на площадке и сломя голову помчался в Хогвартс. Оказавшись в зоне действия ментальной карты, я остановился и и стал торопливо просматривать хогвартские закоулки. Ромильда обнаружилась в первом же боковом коридоре по пути в слизеринские подземелья, и я облегчённо перевёл дух. По крайней мере она жива, цела и не похищена.

Ромильда оставалась на месте, и я засомневался, а так ли уж она цела. Ей было нечего делать в этом коридоре, которым никто не ходил. Вдруг её затащили туда и связали — или оглушили и бросили там? Вдруг ей нужна помощь?

Разумеется, я поспешил туда. Завернув за поворот, я увидел её и остановился. Ромильда стояла ко мне спиной, прислонившись к стене, её поникшая фигурка выглядела невыносимо одинокой. Её плечи подрагивали.

— Ромильда? — тихонько позвал я.

Она испуганно вздрогнула и обернулась. Ну точно, плачет.

— Гарри… — в её полувыдохе-полувопросе отчётливо слышалось изумлённое «как ты здесь оказался?» Да никак, просто пришёл, и всё.

Я подошёл к ней вплотную.

— Ты чего ревёшь?

Она зажмурилась и затрясла головой. Из-под её стиснутых век покатились крупные слёзы. Ну и как мне её утешать? В принципе я представлял, как это делается, иногда даже получалось, как на первом курсе с Грейнджер. Но там было просто, а сейчас я не знал, как подступиться к плачущей Ромильде и какие слова ей нужны. Утешать девчонок — это всё-таки не моё.

Одной рукой я обнял её за плечи, другой отобрал у неё носовой платок и стал вытирать ей глаза. Когда я перешёл к носу, Ромильда спохватилась и стала отворачиваться.

— Да ладно, чего стесняться, все свои, — сказал я, но она продолжала сопротивляться. — Давай сама тогда, что ли…

Я отдал ей платок и отвернулся сам, дождался, когда она высморкается.

— Ну что у тебя случилось? — начал я снова. — Ты всё-таки скажи, может, вместе разберёмся.

Она посмотрела на меня зарёванными глазами, отвернулась к стене и окончательно расплакалась.

— Они… они… — расслышал я сквозь плач, — …они засудили тебя… как они могли, ты же самый лучший…

— И это всё?! — у меня отлегло от сердца. — Ну как можно реветь по такому пустяку?!

Мне удалось удивить её настолько, что она перестала рыдать и обернулась ко мне.

— Это же так несправедливо… — всхлипнула она.

— Мир вообще несправедлив. Ему в лучшем случае всё равно.

— Ты так старался целый год… Ты победил бы, если бы всё было честно…

— Я, как видишь, жив, а это главное. Невозможно прожить жизнь и ни разу не проиграть. Она сама по себе — игра, и почти всегда нечестная.

— А я так расстраивалась из-за того, что ты расстраиваешься, — призналась Ромильда, по-детски открыто глядя на меня. Какая же она еще маленькая…

Плакать она перестала, но всю её бил нервный озноб. Я чувствовал под рукой, как дрожит её тельце.

— Замёрзла? Иди сюда, — я устроил её у себя на груди, спрятал её ледяные ладошки себе под мышки, чтобы скорее согрелись.

— Ты такой тёплый, — пробормотала она мне в грудь.

Я успокаивающе гладил её по спине и чувствовал, как унимается её дрожь. Ну и как её оставить одну, такую беззащитную? Как её доверить какому-нибудь уроду вроде Беннета, который всегда будет думать только о себе и никогда — о ней?

— Пойдёшь за меня? — спросил я ей в макушку.

Ромильда напряглась и застыла под моими руками, затем медленно подняла на меня недоверчивые, широко раскрытые глаза.

— Ты… что-то сказал?

— За меня, говорю, пойдёшь?

Вместо ответа она обняла меня за шею и прильнула ко мне.

— Я сейчас очень страшная? — обеспокоенно спросила она.

— Лицо опухло, глаза заплыли, нос картошкой. Тебе можно, это же всё равно ты, — я запустил руку в её волосы и притянул её голову к себе. — Только… раз уж я предложил… я должен предупредить тебя. Я совсем не умею любить. Мне незнакомо это чувство.

С непонятным мне изумлением Ромильда отстранилась от меня и долго, внимательно изучала моё лицо. Наконец в её взгляде промелькнуло нечто вроде догадки, и она спросила:

— Это как сейчас, да?

— Угу, — я виновато кивнул.

— Ну тогда ладно…

Тихо выдохнув, она снова устроилась у меня на груди. Я стоял, прикрыв глаза и привалившись спиной к стене, слушал тёплое дыхание почти повисшей на мне Ромильды и странным образом ощущал, как вокруг меняется мир и всё в нём становится на свои места.

Да. Я никому её не доверю. Я сам за ней присмотрю.

25

— Сюзерен?

Ромильда едва заметно вздрогнула, но не шевельнулась, полностью оставив на меня, когда ей отстраняться. Я повернул голову и встретил Нотта взглядом «какого Мордреда — и молись, если у тебя пустяк». Он послал мне ответный взгляд в духе «понимаю, что ты немножко занят, но…»

— Что случилось?

— Я, в общем-то, второй раз подхожу. Времени уже почти пять вечера.

— Сколько?! — я не поверил своим ушам.

— Без пяти минут пять. Вот-вот начнётся праздничный обед, и если ты через пять минут не появишься в Большом зале, через пятнадцать минут тебя будет искать весь Хогвартс.

Я поблагодарил Теда едва заметным кивком, и он исчез за поворотом. Только тогда я отстранил Ромильду и сказал:

— Придётся идти. Всё остаётся в силе, — добавил я в ответ на её вопрошающий взгляд, — но до конца учебного года нам нельзя ничего афишировать. Летом устроим помолвку.

— А твой опекун?

— Куда он денется. А твои родители?

— Они знают.

Я легонько прижал Ромильду к себе перед тем, как отпустить совсем. Наверное, следовало поцеловать её, но я не привык. Осмотрев себя, я обнаружил на робе остатки чёрного пепла, прилипшие, когда я