наказаний. Всё было просто. Правила знал каждый, кто хоть раз попадал к дяде в руки – молчи и тебя не накажут сильнее. Особо провинившихся Бэрк заставлял сосать член, тех, кто просто его «расстраивал», он таскал за волосы, подвешивал на проводах или всего лишь бил. И это если директор был в хорошем настроении. За чередой наказаний всегда следовала полоса доброты. Он вызывал мальчишек в кабинет и долго беседовал с ними, прикидываясь всепрощающим святым. О, знали бы вы, как ловко он умеет убеждать. Парни и вправду считали, что им повезло, когда дело ограничивалось только этим. Ведь… если они хорошо поорали, то он отпускал их…

На лице Риверса появилась нехорошая усмешка.

– А если нет?

Джеральд поднял голову, и его взгляд впервые стал осмысленным. Он посмотрел на сидевшего напротив следователя и отчеканил:

– А если нет, то насиловал.

Одеревеневшими пальцами Элис со всей силы ударила по ноутбуку, останавливая лившийся с экрана кошмар. Несколько минут она тупо пялилась в пространство и пыталась переварить услышанное, но не смогла. Неготовый к подобному мозг орал от ужаса и отказывался верить в услышанное. Но ошибки не было. Знание, то самое, что теплилось с первых же фраз, с первых секунд, как она узнала любимые глаза на почти незнакомом лице, давило своей однозначностью. Какое бы имя ни носил подросток на видео раньше, он был, без сомнения, Джеральдом, и он не лгал. Взгляд на две тысячи ярдов51 просто не может врать.

Видит бог, она хотела бы не знать… Хотела бы остановиться и забыть. Но было уже слишком поздно. Боясь и одновременно желая услышать оставшуюся правду, Элис включила следующее видео ближе к концу. Она не думала в этот момент, что совершает нечто постыдное. Всё, чего ей хотелось – прожить боль Джеральда с ним до конца.

На видео обстановка поменялась, и новая комната была ярко освещена. Опутанный датчиками Риверс, а вернее, Клайтон, сидел в кресле. На лбу и груди виднелись фиксирующие повязки для крепления сверхчувствительных сенсоров. И Элис знала, что на пальцах рук, левом плече и даже под ногой тоже размещены регистраторы пульса и двигательной активности. Когда-то давно она сознательно и успешно лгала полиграфу.

– Давайте разъясним, какие именно действия директора вы расцениваете как сексуальное насилие.– Голос за кадром был незнаком. Вероятно, допрос на полиграфе вёл другой следователь.

– То есть вам недостаточно моего очередного рассказа? Который уже по счёту? Шестой? Седьмой? И всё только из-за того, что вы не хотите признавать – я не лгу. Скажите, вы хоть собственной установке-то верите? – устало спросил Джеральд, скривился и попытался устроиться в неудобном кресле. Его голос немного охрип. Видимо, «приятная беседа» продолжалась уже несколько часов.

–Ваш вопрос неуместен.

–Почему? —Левая бровь ползла вверх по такой знакомой траектории. –Вы посчитали уместным проверить меня на все возможные препараты и наркотики…

–Это обязанность следствия.

–Трижды!

–И выявили воздействие психотропов…

– Естественно! Потому что я соблюдаю предписания вашего же психиатра! – Микрофон завёлся от громкого фырканья.

– Отсюда мы не можем быть уверены в объективности ваших суждений.

– Послушайте, я пришёл к вам по собственной воле, с надеждой посадить ублюдка на электрический стул за всё, что он делал и продолжает творить по сегодняшний день! –Риверс резко вскинул голову, взглядом безумных глаз замораживая даже Элис по ту сторону экрана и временной шкалы. – И что в итоге? Благодаря вам и вашим проволочкам, этот фарс тянется уже полгода. Вы занимаетесь чем угодно, только не своими прямыми обязанностями. А где-то там многоуважаемый Кеннет Бэрк нагибает очередного парня.

– Вы бросаетесь серьёзными обвинениями.

–  Я всего лишь говорю правду.

– Которую никто так и не подтвердил.

– Допросите других! В чём проблема?

– Никто не подтвердил выдвинутых обвинений, – медленно повторил следователь, а Джеральд побледнел. – Ваше заявление – это слова. Нам нужны доказательства либо массового лжесвидетельствования, либо того, что сказанное не плод вашего воображения, воздействия лекарств или клеветы. Как бы вы ни старались это скрыть, но мы знаем о продолжающемся конфликте между вами и вашими родными. Поэтому давайте начнём.

Элис задержала дыхание.

– Кеннет Бэрк насиловал вас?

Слова ударили пощёчиной и стало тихо. И в этой тишине Элис судорожно зашептала слова молитвы, сама не понимая кому. Она сбивалась с латыни на обычный английский, цеплялась пальцами в ворот кофты и просила. Пожалуйста! Кто угодно! Пожалуйста, не допустите этого!

– Нет.

И Элис уверовала. Она не понимала в кого, да было и неважно. Будда, Аллах, Иисус Христос или Летающий Монстр из Спагетти, какая разница? Какая к чёрту разница, если не произошло самого страшного. Непоправимого не случилось…

– Это произошло с вашего согласия?

Что? Новый вопрос и новый ступор. Они оглохли? Им же сказали однозначное «нет»! Так почему… Зачем его мучают?

– Нет.

– Забавно, вы утверждаете, что директор Бэрк насиловал минимум пятерых учеников, но, повторю, ни один из них этого не подтвердил. Что подводит нас к другому выводу. Попробуем ещё раз. Это случилось один раз?

–Ублюдок! Ты же знаешь, он тебе не врёт! – давясь слезами, выкрикнула в голос Элис и сама испугалась. А на экране шла битва за рассудок:

– Нет! Я же сказал, он не трогал меня.

– А как обстояли дела с остальными? Вы видели коитус один раз?

– Нет. — Даже на старой записи было заметно, как побледнел Риверс.

Элис смотрела и не понимала, что происходит. Гнев настолько привёл в чувство, что она впервые обратила внимание на окружающую обстановку в допросной комнате. Джеральд сидел один, в ярко освещённом кабинете, где невозможно скрыть даже невольные эмоции. Убийственные софиты с рентгеновской точностью подсвечивали измождённое лицо. Но… Где родители? Где психолог? Где хотя бы органы опеки? Никого… Рядом с ним не было никого. И это неправильно! Противозаконно!

– Это был полноценный половой акт?

– Да.

– Хм. А на какую глубину он проникал в вас? Больше полудюйма?

– Нет.

– Меньше?

– Нет. Он не трогал меня, я же сказал!

– Больше четверти дюйма?

– Нет!

– Меньше?

– Нет!

На Джеральда было страшно смотреть. Височные вены вздулись, лоб покрыло бисеринками пота, его самого мелко трясло. Господи! За что? Зачем? Почему они делали это с ним? Почему он позволил так обращаться с собой? К чему столько мучений? Неужели эти идиоты не понимали, насколько унизителен их допрос? Или, наоборот, понимали слишком хорошо, вынуждая ошибиться, сбиться, дать им шанс подловить на лжи. И похоже, это действительно так… Шоу! Они разыгрывали качественное, дорогое шоу для сидевшего перед ними ребёнка. Он был словно тот самый Труман: пытался выбраться из созданных гениальным режиссёром декораций и добиться правды. Его запутывали, исподволь унижали и намеренно вытаскивали ужасающие в своей красочности воспоминания, загоняя всё дальше и дальше по спирали травмы, но он уверенно двигался вперёд. Один. Невозможно, невероятно, абсолютно один!

– Он проникал в ваш анус пальцами?

– Нет.

– Он трогал вас за гениталии?

Повисла тяжёлая пауза.

– Если я скажу, что попытался, но получил по яйцам, вы же