Наверное да, – устало пожимаю плечами, откидываясь на спинку кресла. – Так где же ты сейчас, друг без обязательств?

– Это секретная информация, – хмыкает он. – Расскажу, когда вернусь, ладно?

– Только вернись живым… и со всеми частями тела, – иронизирую я.

– У меня есть прекрасный знакомый доктор, – тут же парирует парень. – Который точно сможет вернуть меня с того света в случае чего.

– Так вот он… Скрытый мотив наших отношений, – хохочу я. – Миллер, ты слишком далеко. В случае чего, на мне может оказаться лишь твоя реабилитация. Знакомься с врачами поближе. У вас на базе точно есть таких парочка.

– Мне нравится, когда ты смеешься, – слышу его мягкий голос. – Это успокаивает.

– Доплатишь, как личному психологу за консультации по телефону? – улыбаюсь, мельком глянув на часы. – Мне пора на обход… Когда у нас следующий сеанс связи?

– Не знаю, – пожимает плечами. – У меня командировка на следующей неделе. Как вернусь – позвоню.

– Начинается… – бурчу, ковыряя карандашом лист бумаги. – Ненавижу эти ваши спец вылазки…

– Вот поэтому я тебе ничего и не рассказывал, – фыркает он. – Со мной все будет хорошо, поняла? И прошу тебя, не расставайся с шокером. Береги себя.

– У меня, между прочим, парень есть, если ты забыл, – хмыкаю возмущенно. – Он то меня точно сможет защитить.

– Просто держись подальше от Ноа, ладно? – раздраженно выдыхает при упоминании Эйдена.

– Ладно, – тяну соглашаясь. – Спокойной ночи, Миллер.

– Хорошей тебе смены, мелкая, – хмыкает в ответ и отключает звонок.

Улыбаюсь, глядя на телефонную трубку. Встряхиваю головой, отгоняя ненужные мысли и глубоко вздохнув, ухожу на обход.

Глава 4. Так все-таки, солнце или тучи?

– Дождь пошел, – глядя сквозь окно ресторана, зябко морщится Майкл. – Ты уверен, что это сработает?

Недоверчиво смотрит на старшего брата, сидящего напротив.

– Пятьдесят на пятьдесят, – пожимает Алекс плечами, откладывая вилку с ножом в сторону.

– Как тебе только кусок в горло лезет после сегодняшнего, – озадаченно смотрит на него.

– Я голодный! Со вчерашнего дня ничего не ел, – не обращает внимания Миллер. – Психотерапевт говорит, что у меня есть все шансы… Ее афония носит исключительно психологический характер. Перестала говорить после сильного эмоционального потрясения. А так как ее вовремя не вывели из этого состояния, чему безусловно поспособствовал генерал, сослав беременную дочь с нервным срывом на другую часть света. Как итог: она замкнулась в себе. Ей так удобно. Спрятаться в своем коконе и не привлекать внимания. Она даже работу такую подыскала – наблюдателем. Просто смотрит на все со стороны и не вмешивается, позже описывая ситуацию на листе бумаги… Получать деньги, не проронив и слова... Хорошо устроилась, правда?

– Полкабинета в дребезги, это по твоему типичное поведение для тихони?

– Это только разогрев, – усмехается Алекс. – У меня есть огромный козырь в рукаве – Кейтлин Миа Картер.

– Она тебе этого ни в жизнь не простит, – настороженно заключает младший. – Ты ведь это знаешь?

– В крайнем случае придется учить язык жестов, чтобы выслушать весь тот отборный букет выражений, что она копит для меня... – мрачнеет старший, кидая салфетку. – Пошли в офис. Нас уже кажется заждались.

Не успевают и шагу за порог ступить, как его за рукав рубашки тянет в кабинет Дженни, захлопывая дверь перед носом Майкла.

– Какого ты творишь? – высвобождает руку из хватки помощницы.

– Лина на крыше! – взволновано сообщает она. – После того, что вы оба тут устроили, офис компании гудел как заведенный улей. Когда она сюда вернулась, народ только и делал, что перешептывался за ее спиной.

– Твою мать, она же немая, а не глухая! Имейте хоть капельку уважения к тому, кто не может вам ответить!

– Ее нет больше часа, а дождь не прекращается уже минут двадцать.

Выуживает из шкафа зонт, теплый плед и раздраженно выходит из кабинета.

– Рты закрыли! – рявкает на шушукающийся в комнате отдыха персонал. – Перерыв окончен! Услышу хоть шепот ваших сплетен, поувольняю к чертям собачьим! Разошлись работать!

Испуганно бросаются врассыпную по кабинетам.

Заваривает стакан горячего кофе и закрывает его крышкой, заранее спрятав напиток от дождя.

Лифт останавливается на последнем этаже 60-тиэтажного здания. Оставшееся расстояние между ним и крышей преодолевает за считанные секунды, перескакивая ступеньки гигантскими шагами.

В легкие мгновенно врывается свежий воздух дождливого Сиднея.

Взгляд останавливается на девушке, сидящей на краю стены парапета. Глаза закрыты, а голова поднята к верху, подставляя лицо прохладному ливню. Одежда насквозь промокла и прилипла к телу. По обнаженным частям тела скатываются дорожки дождя, оставляя за собой влажные следы.

Она не кажется расстроенной или рассерженной. Одна, под дождем… и это ее вполне устраивает.

Сглатывает давящий комок в горле и медленно подходит к ней, раскрывая зонт.

Открываю глаза и недовольно свожу брови к переносице, замечая темную ткань над головой и хмурую физиономию Миллера.

– Какого черта ты здесь расселась? – отчитывает, протягивая мне руку и пытаясь заставить встать.

Ехидно приподнимаю бровь, глядя на него.

– Не пойдешь?

Отрицательно качаю головой, скрещивая руки на груди.

– Даже не сомневался, – бурчит осматривая крышу. Стягивает из-под навеса сухой кусок деревянного настила. – Садись!

С ухмылкой исполняю его указания. Молча накрывает меня теплым сухим пледом и сует горячий стаканчик кофе в руки.

Подтягиваю к груди ноги и с удовольствием закутываюсь в плед. По онемевшей коже от прикосновения теплой ткани мгновенно пробегают мурашки, что не удается скрыть от цепкого взгляда Миллера.

– У тебя кожа посинела от холода, – ворчит сев рядом на корточки. Не церемонясь стягивает с меня мокрые хлюпающие туфли, старательно подтыкая шерстяной тканью со всех сторон. – Заболеешь, не смей меня упрекать. Лечить не буду… Больничный не дам, поняла?! Пей кофе, хоть согреешься! Дождь уже почти закончился.

Окидывает взглядом лужи на крыше и наконец закрывает надо мной зонт.

Настороженно слежу за каждым его взглядом и движениями.

Он злится… и кажется немного растерян. Выражение лица теряет былую напористость, а движения становятся слегка неловкими. От того властного кабинетного грубияна не осталось почти ничего, кроме нахмуренных бровей.

Улыбка на моем лице сама касается краешек губ, а в глазах играют озорные черти.

– Чего лыбишься?