приём, расспросить о каждой чёртовой букве в анализах. Да за эти годы он научился считать в уме дозировки быстрее и лучше любого врача! Он мог… да вообще всё! Наученный собственным опытом Джеральд привык алгоритмизировать каждый нюанс, лишь бы не допустить малейшей ошибки! Так что теперь он был растерян, когда впервые вступил в ту страшную область, где не мог ничего. Совершенно. И эта беспомощность, что одолевала его всякий раз, когда Элис вдруг останавливалась посреди их прогулки и медленно выдыхала, судорожно держась за живот, сводила с ума. Он не понимал. Он никак не мог просчитать. И он, конечно, боялся. Боялся, что они оба слишком рискуют. Что она слишком рискует.

Конечно же, Джеральд осознавал, что подумать об этом стоило ещё в тот момент, когда Элис его только осторожно спросила. Но глупо теперь отрицать, ведь в первые несколько лет их отношений и брака он тоже безумно хотел и осторожно мечтал. Совсем чуть-чуть. На краешке всегда занятого сотней других проблем мыслей. Но ведь хотел! И думал! Уж перед собой-то Джеральд теперь не увиливал. А потому, наверное, так легко согласился, ведь ни один из них не представлял, чем всё обернётся. Они были счастливы. Они только что навсегда зачеркнули жуткое прошлое, раздали долги, расплатились с проклятой вселенной. Господи, да всё наконец-то просто закончилось! И вот, казалось бы, вперёд, Джеральд Риверс. Это твой шанс доказать, помочь, поддержать. Ты же сам ей обещал!

Однако неожиданно выяснилось, что очень многое в их спланированной жизни вдруг может пойти наперекосяк. Но тогда Джеральд ещё глупо верил, что справится. Вот идиот. А потом были два жутких месяца в больничной палате, где Эл улыбалась ему потрескавшимися до крови губами, покуда сама едва не сливалась с сероватым оттенком укрывавших её простыней. И нависшие, словно призраком прошлого, хищные капельницы с ворохом датчиков. И бессонные ночи, и ленты кардиограмм, и бесконечные листы назначений, а ещё, разумеется, страх. Это всё было потом. Но именно тогда, в одну из таких вот безумных ночей, Джеральд впервые задумался, что, возможно, лучше было бы сказать «нет». Это того однозначно не стоило. Потому что, да, он хотел, – с каждым днём всё отчаяннее и сильнее, – но не такой ведь ценой! Не ценой жизни Эл! Да вот только менять что-то уже слишком поздно. Жизнь – это не код. Её не перепишешь.

Джеральд прикрыл глаза, медленно выдохнул, стараясь прогнать беспокойные мысли, и вдруг ощутил, как давление на ладонь сместилось чуть влево. И он хотел было уже снова бросить в сторону одеяла тот самый взгляд, как вдруг услышал:

– От твоих тоскливых вздохов, Джеральд Риверс, вот-вот зачахнет мой последний цветок на окне.

Он повернулся и встретился с прищуренным взглядом. Элис смотрела на него сонно, но всё же насмешливо.

– Думал, ты спишь. Только не говори, что этот молодой человек опять тебя разбудил, – тихо пробормотал Джеральд и мягко провёл рукой по животу, который немедленно отозвался парой толчков.

– Я нашла удобную позу, что несомненный плюс. Но этот ребёнок такой же невыносимый полуночник, как и его отец. Согласись, вырисовывается жирненький минус.

Элис фыркнула, и Джеральд усмехнулся в ответ. Последний раз проведя по наконец-то сонно взбрыкнувшему животу, он убрал руку и раскрыл объятия, чем тут же воспользовалась Эл. Она подползла ближе и с удовлетворённым вздохом закинула на него свою ногу. Ну а Джеральд тут же почувствовал дружеский пинок в рёбра. Ох.

«И тебе «привет», несносный маленький тиран».

– Я уже ложился, – пробормотал он, целуя макушку жены. А она уткнулась носом в его футболку и невнятно пробормотала:

– Аллилуйя. Вот и радостная весть. Неужто волхвы заходили?

– Да, но я их прогнал. Ещё рано. Надо потерпеть пару недель, и они смогут смело нести тебе дары.

– Злюка. – Душераздирающий зевок вызвал у Джеральда тихий смех. Ну а Элис, ещё немного повозившись, отчего в рёбра прилетело пару новых тычков от настырного пацана, наконец-то удобно устроилась и пробормотала: – Мы остановились на букве «М»?

– О нет… только не сейчас!

– Давай. Это всё равно надо когда-нибудь сделать.

С этим сложно было не согласиться, а потому, подумав немного, Джеральд стянул очки, аккуратно убрал их на прикроватный столик и, получив последний на сегодня недовольный пинок в бок, вопросительно пробормотал:

– Ладно. Что насчёт Майкла?

– Лукач будет в восторге. Нет. Малколм?

– Язык сломаешь. Может, Максвелл?

– Ты это серьёзно? Тогда уж Мич.

– Как кличка соседской собаки. Моисей?

– Кажется, ты прогнал не всех волхвов. Морган?

– Была у меня машина такой марки…

– Ты невыносим!

– Напомню, это была твоя идея продолжить.

– Вот и продолжай, – проворчала Элис уже совсем сонно.

Она вздохнула, ну а Джеральд долго и задумчиво кусал нижнюю губу, прежде чем всё же тихо спросил:

– Сэм? Самюель. Ну как… ты знаешь.

Воцарившееся молчание показалось ему оглушительным. Оно длилось и длилось, едва не звеня в ушах тревожным набатом, пока в темноте комнаты вдруг не послышалось немного ворчливое:

– Я боялась, что и правда придётся перебрать весь алфавит, прежде чем ты решишься предложить это имя.

Он замер, осознавая сказанное, а потом прикрыл глаза и улыбнулся. В следующее мгновение Джеральд счастливо зарылся носом в волосы уже почти спящей жены.

– Значит, Сэм?

– Это очевидно, профессор.

Он беззвучно рассмеялся, а потом с ошеломительным чувством восторга вдохнул аромат Элис. Она по-прежнему пахла имбирным печеньем.

– Спи, – прошептал он в темноту.

Ответом ему была сонная тишина, и только ночник с тихим шелестом сделал ещё один оборот.