день ранним утром с поездки к отцу, я закончила его ближе к вечеру, по сути, у разбитого корыта. Для порядка зашла на работу, хотя делать сегодня было совершенно нечего. И там-то вляпалась по самые ушки, потому что мне с порога припомнили «зажатый» день рождения. Сбегали. Потом еще раз.

В любой другой день я бы легко свинтила, бросив этих пьяниц «на производство судьбы», но, видно, именно сегодня бесшабашная и по большому счету абсолютно не интересующаяся моей особой компания была нужна и мне самой… Короче, покинула я контору довольно поздно. За руль меня не пустили, а заботливо заказали «развоз» — в ночные часы специально выделенные для этого машины нашей телекомпании развозили задержавшихся на службе сотрудников по домам. За город дальше десяти километров, правда, везти не хотели, но для меня сделали исключение — то ли ввиду приключившегося дня рождения, то ли по причине очевидной недееспособности.

Поляна перед домом уже была пуста. Не было и Иркиного опелька. Свет горел только на кухне. Сквозь распахнутые ночному ветерку окна, ведущие с террасы на кухню, я увидела Ивана, что-то кашеварившего у плиты. Вот он отошел к рабочему столу и взял было нож, но потом внезапно с коротким проклятьем метнул его в стену. Будто что-то лопнуло в нем самом, будто прорвалось наружу долго сдерживаемое чувство. Широкое лезвие вошло в отливавшее янтарем бревно чуть не по рукоять, и Иван как-то изумленно и даже испуганно уставился на него. Все это показалось моим пьяным мозгам таким смешным, что я не удержалась и прыснула в кулак. Он вскинул голову, мгновение изучал меня через оконный проем, а потом отвернулся.

Я открыла рот, видимо для того, чтобы выразить свое недовольство таким его поведением, но вместо этого громко икнула. Он вновь глянул на меня, и губы его дрогнули то ли в презрительной гримасе, то ли в усмешке — понять это мне было не по силам.

— Идите в кровать, Мария Александровна. Счастье, что Вася уже спит.

Водка еще во всю играла в моей крови, и я тут же разозлилась гневливой и глупой пьяной злостью:

— Ах-ах! Как страшно! Тоже мне — шеф Райбек! «На кухне я непобедим!»

— Где ты была, Машка, черт тебя дери? — вдруг устало и почему-то печально спросил он. — С тобой все в порядке? Хоть это-то я имею право узнать?

На вспыхнувший во мне огонь злости словно накинули одеяло. Гнев задохнулся и опал. Осталось опустошение.

— Я была у отца… И со мной совсем не все в порядке, Ванечка, — жалобно проговорила я и неуклюже полезла через подоконник.

Он довольно-таки неделикатно подобрал меня с пола, встряхнул, а после, развернув в сторону дверей, ведущих вглубь дома, тихонько подтолкнул в спину.

— Иди спать.

— Но…

— Иди. Все разговоры оставим на завтра. Если, конечно, протрезвев, ты захочешь мне что-то рассказывать.

— А ты… Ты не пойдешь со мной?..

— Нет.

Коротко и ясно. Вздыхая и сопя, я взобралась на второй этаж, постояла минутку, а потом, открыв дверь ванной, заглянула в зеркало.

— Я бы тоже не захотела, — шепотом сказала я отвратительной роже, которая маячила там, и торопливо погасила свет.

Голова утром, как ни странно, не болела. Возможно, потому, что болеть там уже просто было нечему. Более того, меня преследовало ощущение, что если бы кто-нибудь крикнул мне в ухо, то после, прислушавшись, уловил бы внутри моей черепной коробки лишь многократно повторенное эхо.

Как это обычно и бывает с пьяницами, проснулась я очень рано. Долго стояла в душе, потом спустилась в кухню и заставила себя проглотить чашку горячего и крепкого чая — больше ничего организм не принимал. Заглянула в комнату сына. Он еще спал, обхватив подушку обеими руками и приоткрыв свежий ротик. Боясь разбудить, я не стала входить и, тихо притворив дверь, пошла по коридору дальше. Следующей была комната Ивана… Я потратила почти четверть часа, чтобы решиться войти. И, как выяснилось, совершенно напрасно. Постель была аккуратно застелена. Или не разбиралась?

Я обошла дом. Потом, вымочив в траве ноги и подол сарафана, прочесала участок. И лишь выйдя через заднюю калитку, наконец нашла его. Он стоял на изгибе узкой тропинки, убегавшей к лесу, со всех сторон окруженный высокими ярко-розовыми соцветиями Иван-чая. Однако вряд ли замечал эту красоту.

— Ванечка, — робко позвала я, и он вздрогнул так сильно, что ему самому стало неловко за свою нервозность.

— Прости меня, я должна была вчера позвонить и предупредить.

— Да, твои родные были сильно удивлены внезапным исчезновением хозяйки дома. Чтобы не сказать резче.

— Я говорю не о них, а о тебе…

— Это может иметь какое-то значение? Уж не из-за того ли, что мы занялись разок сексом…

— Я не занималась сексом!

Он удивленно вскинул брови, и я продолжила сердито, достаточно сильно разозленная его словами, чтобы молчать:

— Я вообще никогда в жизни не занималась сексом ради секса. Не умею. Наверно, уж так устроена. Мне казалось, и ты относишься к тому, что между нами произошло, иначе. Да, видно, ошиблась…

— Знаешь, как называется этот цветок? — внезапно перебил меня он.

— Иван-чай, — отозвалась я, совершенно сбитая с толку столь резкой переменой темы.

— Нет, не этот яркий. Другой, маленький. Видишь, желто-синий? Его имя — Иван да Марья. Сказка есть такая. Юноша и девушка так любили друг друга, что, когда их захотели разлучить, обратились в цветок, лишь бы навсегда остаться вместе… — внезапно он шагнул ко мне и обнял так крепко, что мне стало трудно дышать. — Мне страшно, Машуня. Я никогда не думал, что могу так бояться. Но, наверно, это все равно уже не изменить… Я люблю тебя. Так сильно, что готов превратиться не то что в цветок — в репейник, лишь бы уж наверняка намертво прицепиться к тебе.

— Мне тоже страшно, Ванечка, — почему-то шепотом ответила я. — Любовь причинила мне столько боли, что я думала, это чувство уже никогда не придет… Оно и не пришло. Упало, как снег на голову.

— Как маленькая, но очень беспокойная женщина на руки ничего не подозревающего человека, мирно поднимавшегося по лестнице…