Его глаза были серыми, как сталь. А еще такими же острыми и холодными. Готовыми разрубить меня напополам.

— Нет, Виола. Ты пришла не говорить. Ты пришла просить денег на очередные косметии. Обнаружила, что твой грандариум пуст, и прибежала. Только попробуй сказать мне, что я не прав.

Муж расслабленно откинулся в кресле.

Грэму удалось сбить меня с толку — ведь я действительно пришла просить денег. Это было такое мерзкое чувство, что мне захотелось просто развернуться и уйти.

Но такой роскоши в своем печальном положении я не могла себе позволить.

— Я хочу стереть все эти руны и вернуться к своему первоначальному облику, — стараясь казаться спокойной, сказала я. — Думаю, это и в твоих интересах тоже, раз ты так ратуешь за естественность.

— Первоначальный облик? — переспросил Грэм. — А каким он был, твой первоначальный облик, Виола? Я даже уже не помню. И сомневаюсь, что помнишь ты.

— Зато хорошо помнишь морду моей мачехи, которая развлекает тебя в постели! — выпалила я.

Хотела спокойно с ним поговорить, привести разумные доводы, но в его присутствии у меня просто руки чешутся — так сильно хочется кинуться на Грэма Фрейзера с кулаками.

— Ревнуешь, слабоумная? Как же жалко это выглядит.

— Ревновать такого придурка, как ты — себя не уважать! Мне просто противно находиться с вами в одном доме!

— Тебя никто не держит, милая. Проваливай на все четыре стороны. Только сначала роди мне ребенка, — осклабился Грэм.

Я нахмурилась, чувствуя всю безвыходность ситуации.

Неужели без ребенка никак нельзя расторгнуть этот ненавистный брак?!

Дурацкий капитан Шатопер загнал меня в ловушку!

Чтобы обрести свободу, нужно сделать то, что мне запрещают моральные принципы!

— Только конченый мерзавец может рассматривать ребенка, как средство достижения своей цели. Я никогда на это не пойду!

— А что, если я скажу, что ты ошибаешься?

Грэм неожиданно поднялся из-за стола и подошел ко мне. Я сжалась, памятуя, что он хотел сделать со мной в прошлый раз. Но с места не сдвинулась.

Он дракон, наполовину зверь. Если покажу свою слабость — вцепится и порвет.

— Твоя новая косметия просто ужасна, — продолжал муж, ласкающим движением прикоснувшись к моим надбровным дугам, на которых сейчас не было бровей. — Ты в курсе, что по ту сторону океана, в Валарии, брови выбривают проститутки, чтобы сразу обозначить свой статус? Разумеется, ты не в курсе, моя слабоумная Виола. Мозгов, как у рыбки — рождаются же на свет такие тупые существа, как ты. В силу этой непроходимой тупости ты даже не помнишь, что сделала тогда, двадцать три года назад. В тот день, когда твой отец пришел к моему отцу, а мы с тобой играли в саду. Я знаю, что не должен злиться на тебя и таить обиду — ведь я сделал все сам. Ты показалась мне такой доброй, такой милой. Ты была ребенком, а дети не несут ответственности за преступления. Мы оба были детьми. Только слабые люди лелеют детские обиды. Я знаю, что ты даже не понимаешь, о чем я сейчас говорю. Ненавидеть тебя — почти то же самое, что ненавидеть инфузорию или ламинарию. В этом нет никакого смысла. Или… есть? Как ты думаешь, существо? Впрочем, «думать» — слишком громкое для тебя слово. Как ты полагаешь, существо?

На протяжении того, как он говорил, я стояла ни жива ни мертва, завороженная его жутким вкрадчивым голосом. В нем было столько ненависти, столько с трудом сдерживаемой ярости, застарелой боли, что меня кинуло в дрожь.

Оказывается, отношение Грэма к Виоле намного глубже, чем просто ненависть красивого блестящего мужчины к некрасивой, глупой и навязанной жене.

Оказывается, что-то такое между ними произошло аж двадцать три года назад!

Судя по его тону, и сверкающим, как клинки на солнце, глазам, что-то очень страшное.

Вот только, если я сейчас спрошу — что, он просто взбесится!

Или…

Или все-таки нужно спросить?

ГЛАВА 30

Грэм положил большие пальцы на мои надбровные дуги и до боли надавил на них, стискивая мою голову, как железным обручем.

Все это было очень нездорово и нехорошо.

Мне по-настоящему показалось, что в этот момент он может меня убить.

Возьмет, да и раздавит мою голову в лепешку!

Силушки у мерзкого драконюки хватит!

— Я сожалею о том, что тогда произошло, — прошептала я, понятия не имея о том, что же тогда произошло.

— Помнишь наказание за нарушение клятвы? — вдруг мрачно ухмыльнулся Грэм. — Скажи, что помнишь. Тогда я пойму, что тебе хотя бы не все равно…

Я изо всех сил напрягла память, пытаясь воскресить детские воспоминания Виолы, но ничего не получилось.

— О таком не сожалеют, тупица. Прощения за такое вымаливают, годами стоя на коленях, а не выходят замуж за того, кого ты предала. Впрочем, это слишком сложно для твоего понимания, инфузория.

С этими словами Грэм, отпустил, наконец, мою несчастную голову, пренебрежительно откинув меня назад.

А я поклялась себе выяснить, что же такое в детстве совершила Виола, что он теперь так люто ее ненавидит.

— То, что ты обманываешь меня, что хочешь убрать руны красоты, ясно как белый день, Виола, — совсем другим, скучающим тоном произнес Грэм. — Ты много раз собиралась это сделать, а в итоге приезжала из клиники со все новыми и новыми уродствами. На этот обман я не поведусь. Если бы ты хотела убрать руны, то начала бы убирать их, а не делала новые.

— Это вышло случайно… Зато смотри, я вернула себе нормальные глаза.

— Умолкни, — резко перебил Грэм. — Меня не интересуют твои дешевые объяснения. Предлагаю сделку. Мне наплевать, сколько еще рун ты на себя наложишь, хоть сто. Я дам тебе денег. В обмен на это ты прекратишь разыгрывать свой идиотский спектакль и сделаешь то, что мне от тебя нужно. Даже такая малахольная, как ты, не может не понять всю выгоду этой сделки.

— Какой еще сделки?

— Деньги в обмен на ребенка и наш скорый развод, — цинично усмехнулся муж. — Идеально для тебя.

— Считаешь, я буду торговать своим ребенком? — вне себя от ярости закричала я.

— Только не надо делать вид, что тебе не наплевать на него, Виола, и ты бы хотела стать нежной, чуткой и заботливой матерью. Это будет слишком смешно. Ты и материнство — две совершенно несовместимые вещи. Такая эгоистичная дура, как ты, не способна в своей жизни взять ответственность даже за аквариумную рыбку, не говоря уже о ребенке, — презрительно бросил Грэм. — Поэтому прекрати ломаться и набивать себе цену —