— Алиса, доброе утро, — слышу голос Ольги Захаровны. — Как прекрасно ты выглядишь. Садись за стол, завтрак уже остывает. Ты что будешь? Кашу? Яичницу? Тосты?

— Доброе утро, — мой голос больше походит на писк котёнка. — Можно, пожалуйста, яичницу.

Я прохожу к столу, стараясь не смотреть на Адама. Ольга Захаровна встаёт, накладывает мне на тарелку еду и ставит тарелку передо мной.

— Приятного аппетита, — она склоняется и рукой проводит по моей щеке.

— Спасибо, — улыбаюсь искренне, смотря на женщину, которая лучится любовью.

Я беру в руку вилку и приступаю к завтраку, не очень умело справляясь левой рукой. Вилка то и дело норовит попасть не туда, на губах остаётся желток. Я облизываю губы, тянусь рукой к салфетке. Кидаю взгляд на Диму, чтобы посмотреть, поел ли он, но мои глаза будто нарочно смотрят совершенно не в том направлении.

Адам сидит напряжённый донельзя. Смотрит на меня так, будто я успела сделать что-то крайне ужасное. На его скулах ходят желваки, глаза сужены. Я дарю ему хмурый взгляд, беру салфетку и вытираю губы.

Я съела совершенно всё, что мне положили на тарелку, хотя порция была большой. Слишком много переживаний выпало на меня в последние дни. И одно из них сидит напротив меня за столом.

Я хмуро размышляю над тем, куда делась его ночная гостья. Спит в его кровати до сих пор? Почему не спустилась на завтрак? Он настолько сильно её утомил?

Одна мысль назойливее другой. Я мрачнею с каждым мгновением всё сильнее. Мне не должно быть дела до того, кого Адам приводит.

Это глупо. Так глупо. Он ведь ясно дал понять, что я его не интересую. И судя по выражению его лица, он вовсе не рад видеть меня в этом доме. Я раздражаю его просто своим существованием. В горле резко пересохло. Я беру графин и пытаюсь налить воды, но левая рука, не привыкшая к таким нагрузкам, дрожит. Я проливаю воду мимо, а потом и вовсе роняю графин на стол. Он трескается, вода разливается по скатерти.

Я в то же мгновение сжимаюсь, закрываю голову руками, жду града ударов и криков о том, какая я криворукая и ничтожная.

— Мелкая, — слышу шёпот Димы у уха, — выдыхай. Ты не дома, слышишь? Никто тебя бить не станет.

— Алиса, ты чего? Расстроилась из-за графина?

— Простите, пожалуйста, — голос звенит от напряжения. — Я случайно. Я совсем не умею управляться левой рукой.

— Всё в порядке, милая, — женщина протягивает руку и мягко проводит рукой по плечу. — Это просто графин. Я его покупала на распродаже за двести рублей. Он не представляет никакой ценности.

— Я скатерть испортила. Извините.

— Закину её в стиральную машинку, она постирается и будет чистая. Тоже мне, проблема. Ты лучше скажи, как рука. Сильно болит?

Я отрицательно мотаю головой.

— Ты торт будешь? Я вчера ночью уснуть не могла. А когда я плохо сплю — я иду на кухню и пеку.

Женщина не дожидается моего ответа. Подходит к холодильнику и достаёт блюдечко с куском торта.

— На, попробуй. Называется чёрный принц.

— Спасибо, — я приподнимаю уголки губ в улыбке и отламываю кусок торта, медленно его пережёвываю.

— Ну, как? — спрашивает Ольга Захаровна, пристально глядя на меня, будто от моего ответа зависит что-то очень важное.

Я медленно проглатываю кусочек, чувствуя, как насыщенный вкус шоколада и тонкая горчинка какао раскрываются на языке. Торт влажный, но не приторный, с ярким вкусом моей любимой сгущёнки.

— Вкусно, — говорю я искренне. — Очень вкусно. Я просто безумно сильно люблю сгущёнку и шоколад. Вы сами придумали рецепт?

Она улыбается довольно.

— Нет, это мамин рецепт. Она всегда пекла этот торт, когда у неё было плохое настроение. Говорила, что шоколад лечит душу.

Женщина замолкает на мгновение, словно вспоминая что-то, а потом добавляет:

— А ещё она говорила, что торт нужно есть медленно, чтобы почувствовать каждый кусочек счастья.

Я съедаю весь торт до последней крошки. Хочется ещё, но попросить добавку я слишком сильно стесняюсь.

— Спасибо огромное, было просто безумно вкусно.

— Я рада это слышать. Надеюсь, ты потом будешь ещё, — женщина улыбается. — Кстати, я тут вам с Димой тоже приготовила еду в школу. Вот.

Ольга Захаровна достаёт из холодильника четыре контейнера. Один ставит перед Адамом, два протягивает мне и Диме.

Я настолько теряюсь, что не могу вымолвить ни слова. Обо мне никто и никогда так не заботился. Я смотрю на брата, вижу на его лице те же чувства.

— Спасибо, — растерянно бормочу я.

— На здоровье, дети. Адам, отвезёшь, пожалуйста, Диму и Алису в школу? Вам же по пути.

— Да, мам, — цедит сквозь зубы молодой человек, а в его голосе чётко прослеживается недовольство.

Я беру контейнер с особой бережностью, смотрю на Ольгу Захаровну, а в голове мелькают мысли о том, как было бы волшебно, если бы у меня была ТАКАЯ мама. Заботливая, любящая и ласковая.

— Пойдём, мелкая, — Дима кладёт руку мне между лопатками, подталкивает к выходу. — Давай свой контейнер, я к себе в рюкзак закину. Херово, что с твоими вещами так вышло. Я сегодня тебе новый рюкзак куплю. Или с Ксюшей можешь съездить после пар. У неё сегодня в два заканчиваются.

— Хорошо, — рассеянно отвечаю брату, потому что мой взгляд липнет к широкой спине Адама, который идёт впереди нас.

Он сегодня одет в рубашку и штаны. Красивый до невозможности. И такой чужой. Холодный. Ледяной принц.

Дима забирает из моей руки контейнер, прячет в рюкзак. Что-то мне говорит, но я пропускаю все слова мимо ушей. Я всё смотрю и смотрю на широкую спину и на затылок, с короткими волосами. В моём сне они были мягкими. Интересно, какие они в жизни?

— Мелкая, ты вообще меня слушаешь? — вкрадчиво спрашивает на ухо Дима, ловя меня за плечо и вынуждая остановиться.

— Прости, я немного задумалась, — говорю с раскаянием, наконец-то, сумев оторвать взгляд от спины Адама. — Что ты там говорил?

— Про мать.

— Точно! Я совсем забыла, всё вылетело из головы. Что она сказала? Отчим был дома? — спрашиваю торопливо.

— Да. Она делает вид, что в истерике, что тебя нет дома. Я сказал, что ты съезжаешь, она меня проклинала.

—