предотвратить. Люсиль, казалось, теряла сознание, наглотавшись дыма. Магдалена же все шла вперед. Ступень за ступенью.

— Ну, ну, какие ещё имена? — корчился Асмодей, — ну, вспомни, имена! Не вспомнишь, смерть твоя страшна будет.

Габриель замер. Отчаяние овладело им, и собственная судьба перестала совершенно его волновать. Он будто в какой-то момент погрузился в безвремение. Вокруг бесновались люди, корчился Асмодей, а он смотрел на Люсиль и Магдалену. Сердце наполнились любовью. Бог есть любовь, вспомнил он, но имени не вспомнил. Да и важно ли оно, это имя. Он просто смотрел на Магдалену. Он бы легко отдал свою жизнь за ее. Но его жизнь была им не нужна. Им нужна душа его дочери. А души… Он вспомнил, как молился в часовне, где однажды точно так же забыл о боли, о своих грехах. Были у него грехи? Конечно же были. Много. Очень много грехов. Но если он поменяется с Магдаленой местами, то спасет ли он ее? Магдалена грешна, но ребенок… невинное дитя. Его дочь.

— Господи, помоги ребенку, она не виновна ни в чем, она дитя, забери мою жизнь, пусть я умру в тех муках, которые мне предрекают, но помоги Люсиль. Я клянусь крестить ее, даже если весь мир будет против. Я дойду до Папы Римского, и он крестит ее! Благослови дочь мою Люсиль. Она невинна! Господи, Иисус Христос, снизойди до ребенка!

Тогда, в часовне, он тоже молился своими словами. Он не помнил, о чем. Помнил только, что Иисус улыбался ему, кивал, и даже говорил что-то. И сейчас перед его внутренним взором Иисус тоже кивнул. Он будто снизошел в его душу, распространяя в ней странный покой и тишину. Невидимые оковы больше не могли удержать Габриеля. Он встал на ноги, пошёл медленно следом за Магдаленой. Асмодей не посмел пошевелиться и мешать ему. Он следовал за ним, что-то крича, а Минерва осталась сидеть у ворот, следя за Габриелем зелёными глазами.

— Магдалена, нам нужно идти домой, — сказал он, беря жену за руку.

Магдалена дёрнула рукой. Тогда он забрал у неё Люсиль, потерявшую сознание и похожую на тряпичную куклу, и Магдалена не сопротивлялась. Она смотрела на него все тем же безумным взяглядом. А потом бросилась на него, стала отнимать ребёнка с дикими криками. Хохот графа де Мон-Меркури заставил Габриеля поднять голову.

— Именем Иисуса Христа, заклинаю вас оставить Магдалену и Люсиль в покое. Можете проваливать в ад без них! — сказал Габриель спокойно.

Иисус Христос. Ведь это тоже имя Бога. Бога-Сына, но Бог триедин… В груди его разрастался свет. Он знал имя Бога, и знал, как правильно его произнести. Он знал, что он делает, и знал, что уже победил.

Граф замахал руками пуще прежнего, и Габриель не устоял на ногах, отлетев на середину двора. К нему бросились Асмодей, Минерва и какие-то псы, но он подскочил, побежал обратно, схватил Магдалену и Люсиль, и потащил за собой.

— Магдалена, очнись, очнись! — кричал он.

— Мне надо в замок!

— Я запрещаю! Там сейчас ничего не останется. Бежим!

Она рвалась к отцу, но он тянул её за собой. Люсиль болталась у него на руках, мешая бежать. Замок за их спиной пылал, граф бесновался в бессильной злобе, постояльцы замка осознали, что гибнут зря, и начали прыгать из окон.

— Именем Иисуса Христа! — закричал Габриель, когда ворота были пойдены.

Он сорвал с груди серебряный крест, который надел ему священник в часовне, и поднял над головой.

— Именем Иисуса Христа! Убирайтесь туда, откуда пришли!

Скала, на которой стоял замок, содрогнулась. Магдалена закричала, Люсиль очнулась и вцепилась ручками ему в шею.

— Бежим!

Мост ходил ходуном. Габриель держал Магдалену за руку, но она будто проснулась и прекратила вырваться. Когда они ступили на землю, замок снова дрогнул. Башни стали рушиться, мост разрушился первым. Пламя поднялось к небесам, и тут же все стихло.

— Отец, — прошептала Магдалена в полной пугающей тишине, сменившей неожиданно адский грохот.

— Папа, папочка, — плакала Люсиль, сжимая шею Габриеля.

Габриель повесил девочке на шею серебряный крест.

— Это было крещение огнем, — прошептал он, чувствуя, как силы оставляют его, и проваливаясь в темноту.

Последнее, что он видел, была лучезарная улыбка Иисуса Христа.

Эпилог

— Папа, а ты хочешь стать священником или монахом?

Люсиль ехала рядом с ним на коне, и горожане Абервиля встречали её улыбками. Юная дочь графа де Сен-Кор всегда привлекала внимание своей светлой красотой. Золотистые волосы её ласкал ветер, а синие глаза смотрели всегда весело.

Хороший характер, — говорили люди.

Люсиль улыбнулась. Она широко тратила деньги на благотворительность, поэтому её любили все. Двери всех домов распахнулись перед графом и графиней де Сен-Кор с тех пор, как мадам Магдалена приняла святое крещение. В замок их потянулись люди. Церковь ожила, старый священник снова стал проводить службы. Вернулись горничные, чтобы вымести пыль из комнат и вымыть окна. Вернусь повара. Гости не обходили замок своим вниманием, и вскоре он ожил, зажив прежней весёлой жизнью.

— Я хочу быть только твоим отцом, — ответил Габриель, улыбаясь.

Люсиль любила ездить в ближайший монастырь. Ей нравилось в его тиши, и, поскольку монастырь был мужским, девочка постоянно уговаривала Габриеля стать монахом.

— Я бы могла навещать тебя каждый день. А ты бы за меня молился, — говорила она, касаясь серебряного креста на груди.

— Я хочу видеть тебя с утра до вечера, — отвечал он, — к тому же у тебя совсем маленькие братья. Кто их научит сидеть на коне, охотиться и стрелять уток?

Люсиль улыбалась. И в её улыбке Габриель видел Того, что когда-то спас её жизнь. И её бессмертуную душу.

Битва была выиграна за душу ребенка.

Свет вернулся в мир.

Габриель никогда не забывал того, что было дано ему понять. В письме маэстро Бланко он написал, надеясь, что старик поймет его: «Господь не приводит воинств на поле битвы. Он действует иначе, через человека. Поэтому не важно, знаешь ли ты имя Бога. Оно в душе». Но маэстро Бланко не получил письма. Он скончался в ночь Великой Битвы в часовне своего замка во время молитвы. Священник прислал Габриелю записки маэстро и несколько книг.

«Он умер с улыбкой на лице», писал священник, «я уверен, Господь призвал его к себе, чтобы укрепить Свое воинство».

Люсиль снова улыбнулась. Габриель смотрел