возникла мысль, что, наверное, ей следует идти первой, но потом она подумала, что вот так, находясь за всеми, ей будет проще уследить, чтобы никто не обидел идущих, и не сбил их с пути. Странная мысль, но Аполлинарии в этот момент она показалась верной. Я должна беречь всех, и неважно, где я иду, думала она. Я должна беречь и охранять их всех, где бы они ни находились, и что бы с ними не происходило. Ведь я есть суть они, а они — суть я, и даже когда мы все станем миллионами, я должна буду делать то же, что и сейчас.

* * *

Впервые за всё время, проведенное в Городе, они видели небо, скрытое облаками полностью. Официантки привели всю компанию на самую вершину холма, на площадь, попрощались с каждым, и отошли в сторону, но не очень далеко. Мы будем наблюдать, сказали они, вы просто помните, что мы есть, и что если возникнет проблема, мы поможем её решить. Остальное — только в ваших руках. Будьте бдительны, видите, какое сегодня беспокойное небо? Поэтому проявите осторожность, и держитесь вместе, не смотря ни на что.

— Вы готовы? — спросила Аполлинария. Готовы, готовы, откликнулось несколько голосов. — Тогда позвольте мне сказать вам перед полетом пару слов. Я рада вам всем. Вы все мне дороги, и все для меня важны в равной степени. Я всегда буду с вами. Это всё.

— Мы тоже будем с вами, сударыня, — тихо произнес Вар.

— Чтобы бы ни произошло, мы вас не покинем, — добавил Папэр.

— Вы очень для нас важны, — сказала Даарти.

— Мы будем держаться вас, — произнесли в унисон Дория и Тория.

— Мы вас не оставим одну, — улыбнулась мадам Велли.

— Вы покорили наши сердца, — кивнул Рыцарь.

— Вы сделали возможным наш полет, — сказала Балерина.

— Вы подарили нам мудрость, — мурлыкнул кот.

— Вы улучшили созидание, — заметила ротанша.

— Вы открываете нам новое небо, — покивал Петрикор.

— Вы определили нас, — закончил Медзо.

— Летим, — сказала Аполлинария.

— Летим, летим, летим… — эхом откликнулись все.

Они встали в два круга, как привыкли, Аполлинария заняла своё место в центре, и подумала — я отрываюсь от земли, я навсегда отрываюсь от земли, и никогда больше на неё не вернусь. Она ощущала сейчас под ногами камушки и пыль, и попыталась запомнить это чувство, но ощущение уже пропадало, потому что обе группы поднимались в воздух, навстречу небу, облакам, и неизвестности.

* * *

Они взлетали всё выше и выше, и чем ближе становилось небо, тем сильнее делался ветер, и тем сильнее ощущался холод, но в какой-то момент Аполлинария вдруг поняла, что больше не чувствует его. Она перевела взгляд на свои руки — до того она смотрела только вверх — и обнаружила, что руки стали полупрозрачными, и очертания их тают с каждой секундой. Я исчезаю, подумала она, и, кажется, мои мысли тоже меняются и пропадают… Она посмотрела вниз — Город уже почти скрылся за облаками, но она всё ещё могла различить его, и увидеть, что Город и в самом деле бесконечен, точнее, он бесконечен для её нынешнего взгляда, ведь если ты не умеешь смотреть дальше, имеет ли значение то, что ты не в состоянии увидеть? Однако вскоре Город окончательно скрылся из вида, и Аполлинария тут же позабыла о нём, потому что в разрыве облаков мелькнули перед её взором первые звёзды. Ветер стал очень сильным, но Аполлинария уже поняла, что её спутники, равно как и она сама, тоже потеряли свои телесные оболочки, поэтому ветер им больше страшен.

— Выше, выше, — прошептал где-то внутри её естества знакомый голос. — Не отвлекайтесь, не прерывайте полет. Вы уже близко к цели.

Облачное море осталось внизу, и группы, больше всего напоминавшие скопище ярких маленьких звезд, стремились сейчас в направлении звезд настоящих, которых становилось всё больше и больше.

— Миллионами, мы станем миллионами, — ощутила Аполлинария. — Сейчас мы станем миллионами, скорее, скорее…

Она, управляющая этим полётом, рванула ввысь, увеличив скорость до предельно возможной, и внезапно, без всякого перехода, они пролетели насквозь звёздный свод, и оказались в пространстве, состоявшем из тысяч и тысяч световых сполохов и бликов, косоротые, впрочем, начали быстро расходиться в стороны, отдаляясь друг от друга, и начиная всё больше и больше напоминать диковинные цветы. Вот оно — в гаснущем, исчезающем сознании Аполлинарии возникла вдруг мысль, которая едва не остановила её полёт. Вот же оно — это бескрайнее поле, и огни живых цветов. Мы тоже живой цветок, только я должна… должна… те двое, и я должна… вспомнить, узнать, вернуть, я не могу уйти окончательно, потому что я должна… вернуть… любой ценой должна вернуть…

С этой мыслью существо, пребывавшее некогда в облике Аполлинарии Онсет, перестало существовать. Вместо Аполлинарии внутри Великого Ничто возникало сейчас новое Светоносное Начало, стремительно становящееся миллионами и мириадами, распространяющее и дублирующее себя во все пространства и времена, и удерживающее своей волей скрытую, тайную общность тех, кто имел для него значение. Тайную общность, и крошечный фрагмент памяти, который был для него бесконечно важен.

— Вернитесь ко мне, — беззвучно произнесло новое Светоносное Начало. — Вернитесь ко мне, умоляю. Вы должны найти дорогу и вернуться ко мне…

* * *

Ит закрыл книгу, и положил на стол перед собой. Лийга сидела напротив него, но смотрела она сейчас куда-то в сторону, словно бы пытаясь избежать встретиться с Итом взглядом.

— Ну и что ты об этом думаешь? — спросил Ит.

— Да ничего, — Лийга пожала плечами. — Книга и книга. Финал какой-то смазанный, как мне показалось…

— Лий, не ври, — покачал головой Ит. — Ты ведь тоже поняла, верно?

— Что именно? — Лийга, наконец, посмотрела на Ита. — Что я должна была понять?

— Я тебя очень прошу, не надо так, — сказал Ит. — Ну вот зачем, а?

— Что зачем? — нахмурилась Лийга. — Что зачем, Ит? Зачем я сейчас сижу здесь, зачем Дана с рыжим сейчас пошли в магазин, зачем на улице дождь, или что-то ещё?

— Что-то ещё, — терпеливо ответил Ит. — И ты, и я понимаем, что именно лежит перед нами, верно? Я прав?

— Господи… — Лийга страдальчески закатила глаза. — Хорошо, ладно. Так и