капот. Но пока я спал, никто не засунул в моторный отсек взрывное устройство, поэтому я благополучно доехал до Марниксстраат и в назначенное время, аккурат в десять часов, высадился возле управления полиции.

На улице меня уже ждал полковник де Грааф с ордером на обыск. Был там и инспектор ван Гельдер. Каждый поприветствовал меня тоном человека, уверенного, что его время будет потрачено впустую, но слишком деликатного, чтобы заявить об этом напрямик. Втроем мы подошли к полицейской машине куда роскошнее той, что выдали мне, и вдобавок с шофером.

– Так вы по-прежнему считаете, что наш визит к Моргенштерну и Маггенталеру желателен?

– Не желателен, а необходим.

– Что-то случилось? Что-то укрепило вашу уверенность?

– Ничего не случилось, – солгал я и похлопал себя по голове. – Просто бывают у меня иногда заскоки.

Де Грааф и ван Гельдер переглянулись.

– Заскоки? – осторожно переспросил де Грааф.

– Ну или предчувствия.

Последовал новый короткий обмен взглядами, нелестный в отношении полицейского, применяющего столь антинаучные методы расследования. Затем де Грааф благоразумно сменил тему:

– Там восемь сотрудников в штатском, они ждут в гражданском фургоне. Но вы же говорили, что на самом деле обыск не нужен.

– Обыск нужен, точнее, видимость обыска. Я хочу заглянуть в список поставщиков сувенирной продукции. И в счета-фактуры.

– Надеюсь, вы знаете, что делаете, – сказал ван Гельдер.

И прозвучало это сурово.

– Вам-то хоть есть на что надеяться, – проворчал я. – А представляете, каково мне?

Никто не высказал на этот счет предположений, и, поскольку беседа явно принимала нежелательный оборот, мы ее прекратили. Так и молчали до конца поездки.

На некотором отдалении от склада стоял безликий серый автофургон, и, когда мы высадились, из его кабины спустился мужчина и подошел к нам. Цивильный темный костюм не справлялся с ролью маскировочного – я бы с пятидесяти ярдов распознал копа.

– Мы готовы, шеф, – доложил этот коп де Граафу.

– Приведите ваших людей.

– Сейчас, шеф. – Полицейский вытянул руку вверх. – Как вам это?

Мы посмотрели, куда он указывал. В то утро дул порывистый ветер, не сказать, что сильный, но его напора хватало, чтобы придавать медленные и довольно хаотичные маятниковые колебания пестрому предмету, свисавшему с подъемной балки перед фасадом склада. Раскачиваясь по дуге протяженностью около четырех футов, в окружающей обстановке этот предмет выглядел до крайности жутко – немного было в моей жизни столь же кошмарных зрелищ.

Я моментально узнал куклу, причем очень большую, три с лишним фута в высоту, одетую, как ей и подобало, в отменно пошитый и безукоризненно чистый традиционный голландский костюм. Длинная полосатая юбка кокетливо развевалась на ветру. Обычно через шкивы подъемных балок пропускают металлические тросы или канаты, но здесь кто-то решил воспользоваться цепью. К этой цепи, как можно было различить даже с такого расстояния, кукла крепилась посредством крюка; он выглядел устрашающе, но был слишком узок для шеи, в которую его воткнули – даже пришлось эту шею сломать, отчего голова откинулась под неестественным углом, почти коснувшись правого плеча. Да, это была всего лишь изувеченная кукла, но выглядела она страшно до тошноты. И похоже, ее вид подействовал не только на меня.

– Жуткое зрелище! – с дрожью в голосе произнес де Грааф. – Господи, зачем? Какой в этом смысл, какая цель? В чьем воспаленном мозгу могла родиться такая мерзость?

Ван Гельдер покачал головой:

– Воспаленных мозгов везде хватает, не только в Амстердаме. Отвергнутый любовник, ненавистная свекровь…

– Да-да, таких случаев предостаточно. Но вот это – аномалия на грани безумия. Выражать свои эмоции таким чудовищным способом… – Де Грааф как-то по-новому посмотрел на меня, будто усомнился в бесполезности нашего приезда. – Майор Шерман, вам это не кажется очень странным?

– Я шокирован не меньше вашего. Тот, кто это устроил, может смело претендовать на первую же освободившуюся койку в лечебнице для психов. Но я здесь по другому вопросу.

– Ну да, разумеется. – Де Грааф все еще смотрел на качающуюся куклу, словно не мог оторвать от нее взгляд.

Наконец он резко мотнул головой и возглавил наш подъем на крыльцо.

Какой-то грузчик провел нас на второй этаж, затем в угловую комнату, чья дверь на этот раз была гостеприимно распахнута.

Эта комната резко контрастировала с помещениями склада. Обширная, незагроможденная, удобная, с красивыми коврами и драпировками разных оттенков лайма, с очень дорогой, модной скандинавской мебелью, более подходящей для роскошного салона, чем для конторы в порту. Двое мужчин, сидевших в глубоких креслах за массивными, с кожаной отделкой письменными столами, вежливо встали и усадили де Граафа, ван Гельдера и меня в такие же удобные кресла, а сами остались на ногах. Я был этому только рад, потому что мог рассмотреть их получше; в чем-то очень похожие друг на друга, они, безусловно, заслуживали изучения. Но я позволил себе лишь несколько секунд понаслаждаться лучистым теплом радушия.

– Совсем из головы вылетело – нужно кое-что сообщить приятелю, – сказал я де Граафу. – Это важно, так что я ненадолго отлучусь.

Не так уж часто возникает у меня ощущение холодной свинцовой тяжести в желудке, но, когда такое случается, я стараюсь принять экстренные меры для исправления ситуации.

Де Грааф посмотрел недоумевающе:

– Настолько важное, что могло вылететь из головы?

– У меня и другие заботы имеются, а эта возникла только что.

И это было правдой.

– Может, по телефону?

– Нет-нет, нужно встретиться.

– Хотя бы скажите, для чего мы…

– Полковник!

Он кивнул, признавая, что я вряд ли стану разглашать государственные секреты в присутствии владельцев склада, к которым явно не питаю доверия.

– Нельзя ли занять у вас машину с водителем?

– Разумеется, – без энтузиазма согласился де Грааф.

– И не могли бы вы дождаться моего возвращения, прежде чем…

– Так много просьб, мистер Шерман.

– Уж извините. Я вернусь через несколько минут.

Я и уложился в несколько минут. Попросил водителя остановиться у ближайшего кафе, вошел и воспользовался телефоном-автоматом. Выслушал гудки, а затем мои плечи облегченно поникли: как только вызов из ресепшена переключили на номер, там подняли трубку.

– Доброе утро, майор Шерман.

До чего же рад был я услышать голос Мэгги, как всегда вежливой и деловитой.

– Хорошо, что застал. Боялся, что вы с Белиндой уже ушли. Она ведь с тобой, да?

На самом деле я боялся – по-настоящему боялся – совсем другого, но пускаться в объяснения сейчас не следовало.

– Да, она здесь, – невозмутимо ответила Мэгги.

– Вам обеим нужно немедленно покинуть гостиницу. Немедленно – это значит через десять минут. А лучше через пять.

– Покинуть гостиницу? Вы имеете в виду…

– Я имею в виду, что вы соберете вещи и выпишетесь, и больше никогда к ней не приблизитесь. Поезжайте в другую гостиницу. В любую… Нет, дурища бестолковая, не в мою! В любую по вашему выбору. Меняйте такси, сколько нужно, лишь бы за вами не проследили. Позвоните на Марниксстраат, в офис полковника де Граафа. Продиктуйте номер в обратном порядке.

– В обратном порядке? – Мэгги была шокирована. – Вы что, даже полиции не доверяете?

– Не знаю, что ты подразумеваешь под «даже», но я не доверяю никому и никогда. Как только зарегистрируетесь, отправляйтесь за Астрид Лемэй. Она либо дома – адрес у вас есть, – либо в «Балинове». Заберите ее и отвезите в гостиницу. Она будет жить с вами, пока я не сообщу, что ей можно переселиться.

– А как же ее брат?

– Джордж пусть остается там, где находится, ему ничто не угрожает.

Впоследствии я так и не смог вспомнить, которая это была роковая ошибка из совершенных мною в Амстердаме – шестая или седьмая.

– Астрид в опасности. Будет упираться, скажите, что на этот случай я велел вам сообщить в полицию насчет Джорджа.

– Сообщить? Но что именно?

– Не важно. Вам не понадобится ничего ей объяснять. Она так напугана, что от одного лишь слова «полиция»…

– Это жестоко, – сурово прервала меня Мэгги.

– Да чтоб тебя! – рявкнул я в сердцах и бросил трубку на рычаг.

Через минуту я снова сидел в конторе, и теперь у меня было время получше присмотреться к хозяевам склада. Они выглядели карикатурами на типичного жителя Амстердама, каким тот представляется иностранцам. Рослые, очень толстые, румяные, каждый с массивным подбородком. Когда я вошел в первый раз и представился, на этих физиономиях пролегли глубокие складки доброжелательности и веселья; сейчас же и то и другое отсутствовало. Очевидно, де Грааф не выдержал моей кратковременной отлучки и начал процедуру