тайник в лесополосе на окраине Москвы зашифрованное послание и якобы добытые в лесах образцы воды и почвы.

Так тянулись дни. В милой и непрекращающейся суете. И без какого-либо толка.

Меня постепенно начинало бесить, что наш механизм розыска крутится, рычит, гудит. Жрет ресурсы и топливо. Но не сдвигается ни на миллиметр. Нужно было что-то срочно предпринимать.

Решив навести ревизию, я отправился в Тулу — благо ехать недалеко. Там на конспиративной квартире областного управления встретился со старшим нашей засады, которым являлся лично Добрынин.

Капитан меня не порадовал, объявил, что никакого движения, интересующего нас, вокруг персоны не отмечено.

— Значит, прав Беляков, — кивнул я со вздохом. — Вы там на отдыхе!

— Ну вроде как и да. Свежий воздух, диетическое питание. Только оно не в радость. Так ведь можно и до пенсии просидеть. А потом и вспомнить нечего будет, — усмехнулся капитан.

— Правду речешь, собрат мой, — кивнул я.

— Надо как-то ситуацию встряхнуть. Подтолкнуть Кутяпу на контакт со своей семьей.

— Ну да. Оттелеграфировать от имени Евдокии — приходи, любимый, давно не виделись. Вот только нет у нас его адреса. Нет с ним, крысой помойной, связи.

— Точно нет? — усмехнулся Добрынин. — Должен же быть какой-то вариант.

— Какой?

— Вот и давай думать!

А действительно, чего мы ждем? Есть большой арсенал военных хитростей, провокаций, каверз. Каких? Я помолчал, пытаясь поймать за хвост скользнувшую мимо идею. И это удалось. Я хищно улыбнулся:

— Слушай, а ты прав. Пошлем ему весточку. Да еще какую!..

Глава 31

Окрестности утопали в июньском солнце. В этом году оно было особенно колким и жарким.

Уже почти год, как я сильно не люблю избыток солнца. Мне все чудится в его щедрых лучах тот самый взрыв. Хотя раньше мне нравились солнечные дни, сегодня же лезут в голову шальные мысли — все кажется, что наверху кто-нибудь открутит вентиль, как в керогазе, и солнце сожжет всю Землю ядерным пламенем. Вообще, конечно, это психологическая травма, как сейчас принято говорить. Боязнь бесконтрольной атомной энергии.

Подобная болезненная утонченность восприятия выглядела странной для меня, человека, который видел в прошлом такие страшные проявления человеческой жестокости, участвовавшего в таких кровавых делах, от которых любой нормальный человек имел бы спасительную возможность свихнуться, чтобы не мучиться гнетущими ночными кошмарами. Но то привычное человеческое копошение, кровь и насилие. А здесь — испепеляющий все на своем пути ядерный огонь, от которого нет спасения никому и ничему. Кусочек того самого солнца, свалившийся на нашу грешную землю.

Я смотрел на залитый солнечным светом, только начавший раскочегариваться поселок. Прибыл сюда ранним утром, на автомашине с надписью «Ремонтная». Вроде как начальник из области приехал посмотреть, чем его подчиненные занимаются. Тут же, еще не доходя до порога, устроил разнос двоим «электрикам», блаженно, как коты, греющимся на лавочке под солнцем:

— Это что за посиделки, мать вашу! Вам за что деньги платят?! Чтобы вы баклуши били?! Курортники, мать вашу!

Проходящие мимо местные жители посмотрели на меня с почтением. Начальство, которое матерно распекает подчиненных, в народе всегда пользовалось уважением. Потому как так распекать только большой человек право имеет. Хотя ныне времена новые, на тех, кто палку перегибает при общении с трудовым людом, можно и в партком пожаловаться — там за барские замашки песочат со вкусом и расстановкой. Но все равно начальство, что не давит на горло, и не начальство вовсе, а так, вшивая интеллигенция.

Подчиненные резво вскочили на ноги, похлопали испуганно глазами. «Электрик», а по совместительству капитан госбезопасности Добрынин, что-то неуверенно проблеял про то, что пока не выбились из графика. Я ему ответил, что поправлю график, чтобы деньги народные зря не транжирили.

— Показывайте, как обустроились, бездельники! — Я шагнул на порог.

Ну все. Представление на публику закончено. Теперь начинается работа.

— Вон дом. А вон подходы к нему, — показывал мне Добрынин.

Мы устроились в кабинете с расшатанным письменным столом, несколькими венскими стульями, продавленным диванчиком, круглой напольной вешалкой. На стене висели портреты Ленина и Сталина, график роста электрогенерации РСФСР за пятилетку, плакат с улыбчивым рабочим на фоне ЛЭП, с лампочкой в руке и подписью «Электрификация — светоч коммунизма». Из окна открывался отличный вид на часть поселка под пригорком и, что самое важное, на дом Евдокии Гарбуз.

Пейзаж был тихий, провинциальный, спокойный. Деревенские домики, садики и палисадники. В качестве озвучки — мычание коров. Пасторальное счастье. Вдали возвышалась высокая дымящаяся труба, и были раскинуты длинные корпуса из красного кирпича, принадлежащие льняной фабрике — ранее купца Агутина, а ныне имени Взятия Бастилии. Скоро начало рабочего дня, и народ гуськом брел к проходной.

Казалось, жизнь здесь шла своим скучным и размеренным, на века вперед определенным чередом. И здесь ровным счетом не происходило ничего интересного и важного. Но это обманчивое чувство. На самом деле этот поселок, небогатый на события и страсти, если таковыми не считать очередной пьяный мордобой у пивной с составлением милицейского протокола, уже два дня бурлит и пенится. В нем дрожжами бродят невероятные слухи.

Слухи — это такая отдельная реальность, живущая по своим законам, обычно с основной реальностью не совпадающая, но способная вызвать серьезные последствия. Слухи бывают разные. Глобальные — какая-нибудь вопиющая глупость, типа «на нас Польша, объединившись с Америкой, вот-вот войной пойдет, и плевать, что поляки ныне коммунисты, потому как это народец хитрый и умело притворяется». Не вру, в некоторых местах натурально такой бред курсировал из уха в ухо, при этом напитываясь совсем дикими подробностями.

Куда больше слухов помельче. Вон, Машка с Пашкой загуляла, дите будет, а он, оглоед такой, его признавать не собирается, говорит, моряком в Арктику пойду, чтоб ни бабу не видеть, ни дите ее. Кто ж такого в Арктику возьмет! А наш Михаил Сергеевич-то, погляди на него, все куриные потроха, что с области прислали для рабочей столовой, продал налево и теперь готовится бежать в Польшу. Почему в Польшу? Ну так она же с Америкой на нас войной идет. Не идет? Ну а люди другое говорят.

Слухи бывают дико абсурдные и внешне реалистичные. Безобидные и обидные. Важные и плевые. Некоторые сотрясают сами основы мировоззрения туземного народа. Вот как сейчас. Сперва кумушки на скамейках и молодежь с семечками, а сегодня уже в цехах и кабинетах администрации льняной фабрики шептались о том, что случилось невероятное. В поле пересудов попала известная всем, оттоптавшая немало мозолей, облившая высокомерием и презрением почти каждого жителя деревни неприступная злыдня Евдокия. За глаза ее называли Управа, поскольку