Люком, леди Лоттой, Берни и Маргаретой, разодетых в торжественное серебро с лазурью — цвета Дармоншира, — проводили к коронационной арене. Был с нами и Таммигтон в серебре с зеленью. И он был также потрясен, как и мы.

— Ты разве не видела фотографий арены? — удивился Люк, придерживая меня, пока я садилась.

— Нам показывали на истории правящих домов, — призналась я, — но я не была очень внимательна, каюсь. Но зато я помню последовательность церемонии.

Арена представляла из себя круглое озеро с серебряной водой, на которой в дымке покачивалась золотистая пагода, соединенная с берегом тонким мостком. С озером что-то было не так, но я никак не могла сообразить что. Вокруг него ступенями поднимались созданные из земли ложи с сидениями, оплетенными травой и какими-то вьюнками, заполненные людьми, и все это похоже было на цветок с зеркальной сердцевиной и многими-многими лепестками. Все йеллоувиньцы были в золотистом — золото лилось с голубых небес от солнца, золотом сияли одежды. В большой ложе, украшенной желтыми и фиолетовыми цветами, прямо напротив пагоды сидела многочисленная императорская семья: там было несколько сотен человек, которые расположились рядов на двадцать наверх.

Почетных гостей усадили на первых рядах, прямо у воды, в ложах поменьше. Я видела совсем рядом ложу серениток, где на первом сидении в окружении маленьких братьев и сестер сидела царевна Агриппия, а за спиной ее с двух сторон расположились женщина, очень похожая на Иппоталию, и вторая, с вьющимися темными волосами и умными карими глазами, увешаная магическими амулетами. Я видела делегации эмиратов и Тидусса.

Я видела своих сестер. Ангелина в синем, белом и красном расположилась рядом с Нории, окруженная множеством драконов и такая величественную, что она казалась выше соседей. Каролина сидела рядом с ней и отец тоже. Василина в соседней ложе, одетая, как и дети, в красное. Мариан в алом офицерском мундире с орденскими лентами, как и на Васе. Там же была Алина, а за ними — премьер Минкен, куча знатных царедворцев и первых фамилий страны. Увидела я и Полю в зеленом и красном рядом с Демьяном в традиционном гъелхте, одетом на белоснежную рубашку с кружевными манжетами и воротником. Была там и матушка Бермонта. За их спинами тоже виднелось массивное берманское представительство.

Я тоже добавила в свое серебро красный. Мы всегда помнили, кто мы и откуда.

С сестрами мы поздоровались благочинно, изящно подняв руки и пошевелив пальчиками, обменявшись улыбками и кивками. Внезапно оказалось, что я не только помню все уроки, но даже то, как делала это мама.

Люк сидел рядом, слегка настороженный, и я прямо ощущала, как он хочет курить.

— Воспринимаешь как репетицию? — спросила я таинственным шепотом. Говорить громко было боязно — вдруг спугну благолепие, разлившееся вокруг, и стану причиной срыва коронации.

Он хмыкнул и чуть расслабился. И хотел что-то ответить, но тут зазвенели гонги и на пагоду ступили шесть священников во главе с Его Священством, настоятелем главного Храма Всех Богов в Йеллоувине. Ритмичный звук гонгов подхватили золотисто-фиолетовые птахи, во множестве порхавшие то тут, то там, и даже меня начало накрывать торжественностью и красотой момента.

Следом одна за другой прошли на пагоду три тонкие и красивые женщины с белыми лицами и в белых одеждах, с прическами, соответствующими провинции, откуда они были родом, без украшений и босые — то были жены наследника, и скромно встали они у ближнего к озеру краю пагоды.

Жрецы пропевали благодарность всем богам и призывали Великого Ши обратить внимание на свою страну и дать корону наследнику, если он достоин, и вся толпа йеллоувиньцев начиная с императорской семьи ряд за рядом вставала и начинала этой молитве подпевать. Это звучало очень красиво — несся над ступенями арены, над деревьями, окружавшими ее, величественный гимн.

Под гимн этот в проходе между земляными ступенями показался наследник, принц Цэй Ши, маленький по сравнению с огромным озером и уходящими ввысь ложами. Под непрекращающийся гимн он, босой, статный, одетый в трехслойные фиолетовые одежды, с расплетенными длинными волосами, прошел на пагоду к супругам. И стал снимать с себя одежды. Верхнюю отдал старшей жене, среднюю — средней, и нижнюю— младшей. Остался он нагим и встал у края пагоды, глядя вверх, на солнце.

Священство продолжало бить в гонги и петь, а жены, положив на землю вещи, одна за другой облили мужа из кувшинов благоухающей водой.

— Я читала, — прошептала я Люку, не в силах сдерживаться, — что здесь три воды. Одна с розой, символизирует благородство корней и наследие Ши. Другая — с жасмином, символизирует честность и чистоту. И третья — с древесной корой, символизирует стойкость и смелость.

— Раздеться на глазах такой толпы действительно требует смелости, — проворчал мой муж, и я задумалась, вспоминая, не придется ли ему как претенденту на трон Инлия, тоже пройтись голышом.

Вода начала подрагивать в такт гонгам, а над ней продолжала возноситься к небесам песня. И тогда Цэй Ши шагнул вперед с пагоды (я беззвучно ахнула) и ступил на поверхность воды. И легко, ступая как тигр мягко, тихо, пошел вперед, к середине озера.

И я вдруг поняла, что не так — в озере не отражался ни он, ни мы. Я вдруг увидела над водой и в воде желто-золотые потоки и осознала, почувствовала, что это не озеро, это древнее и мыслящее существо. Покосилась на сестер — ощущают ли они это? Алина, которая была погружена в себя, очнулась и смотрела на озеро с восторгом, Ангелина — будто с узнаванием, а Василина — с почтением и любопытством. И только Поля, как и я, рассматривала людей вокруг. Мы столкнулись взглядами, улыбнулись друг другу понимающе и отвернулись.

Цэй Ши остановился. Затихла песня и замолкли гонги. И тогда он встал на колени и проговорил тихо, но его услышали все:

— Отец! Я пришел взять корону и всю ответственность за страну, которую ты оставил нам. Клянусь быть справедливым и добрым правителем, и каждому воздавать по делам их. Если считаешь ты меня достойным продолжить твой род, возложи на меня корону.

Слова его затихли, как брошенный в воду камень. Потянулись секунды томительного ожидания.

И вдруг над поверхностью озера стало закручиваться золотисто-фиолетовое свечение, в котором проступала фигура Желтого ученого — сидящего в позе лотоса, с прекрасными миндалевидными глазами, смотрящего на все четыре стороны. Он улыбнулся и проговорил полными губами, и голос его был вибрирующим и многоголосым, и сопутствовало ему птичье пение и шум ветра:

— Ты достоин, сын мой.

Распускались на ложах цветы, на