– Куда направляются наши девочки? – спрашивает Эди-бэби.

– Наши девочки направляются домой, – говорит Ася. – Вот вышли погулять, а заодно зашли в гастроном, Томкина мама просила ее купить продукты.

– И я домой, – говорит Эди-бэби. – Пошли?

Эди-бэби секунду колеблется. Он не знает, взять ли ему из рук Томки сумку или нет. В это время к ним подходит, покачиваясь, Славка Цыган. Он наконец выбрался из парка.

– О-о-о! – вопит восторженно Цыган. – Эди-бэби уже подкадрил чувишек и сейчас пойдет с ними бораться. Сегодня вся Салтовка, и Тюренка, и весь Харьков, и вся необъятная страна победившего социализма будет шумно бораться, выключив свет. Много-много ведер пролетарской спермы и спермы служащих и советской интеллигенции, солдат и матросов, сержантов и старшин, а также офицеров и генералов будет залито в драгоценные сосуды советских гражданок, расположенные у них между ног. Эди-бэби, зачем тебе два сосуда, отдай один мне?!

Эди-бэби не успевает ответить Славке, оторопев от невероятной Славкиной наглости, а Цыган уже шагает к Томке, держащей свою сумку, уже, подняв ее с земли и пьяно ухмыляясь, произносит: «Сеньора! Откройте мне, пожалуйста, свою сумку, я в нее плюну!» И… плюет. Жирный желтый плевок сваливается на Томкины банки и бутылки в сумке.

– Это символизирует мой оргазм, – ухмыляется Славка.

Больше Славка ничего не успевает сказать, потому что Эди-бэби хватает его за руку, рывком поворачивает к себе… еще несколько движений, и Эди бросает Славку через себя, как его учил тренер Арсений. Через мгновение Славка валяется на твердой, подмерзшей, как мороженое, грязи, и от его рта на белом тонком снегу расползается кровь.

– Пошли! – командует Эди-бэби и, взяв Томкину сумку, переходит трамвайную линию.

Девочки молчаливо шагают за ним.

– Зачем ты его так? – нарушает наконец молчание Ася. – Он ведь, в сущности, безобидный.

Ася – гуманистка, они только три года назад репатриировались из Франции.

– Я – тоже, – говорит Эди-бэби зло. Он сам начинает жалеть, что пришлось наказать ебаного дурака. – Мудак! – ругается Эди-бэби. – Отребье человечества! Отброс!

– Говорят, что он спит со своей матерью, – хладнокровно замечает Тамара. – Я слышала, что именно за это его побил младший брат.

Свернув с Салтовского шоссе, они идут теперь по Поперечной улице. Фантазия у строителей Салтовского поселка была, очевидно, не очень обширной, потому улица, на которой живут Эди и Томка, называется Первой Поперечной, а есть еще Вторая, Третья и Четвертая. Полуподвальная столовая на Первой Поперечной сегодня, оказывается, работает, оттуда доносятся звуки музыки и шум пивных кружек. Эди-бэби бросает на столовую равнодушный взгляд, но потом вдруг думает: «А что, если?..»

Тамаркин дом совсем недалеко, Томка останавливается. Пришли.

– Где гуляешь Октябрьские? – спрашивает Эди-бэби Томку.

– А что, – улыбается Томка, – хочешь меня пригласить? Разве Светка тебя уже бросила?

– Чего это она должна меня бросить? – раздраженно спрашивает Эди-бэби. – Глупо, Тамара.

– Ну извини, – говорит Томка. – Значит, не бросила.

Из дома, из окна второго этажа, высовывается голова Томкиной матери.

– Томочка, деточка! Мы тебя ждем! – кричит она. – Здравствуйте, ребята!

Ася машет Томкиной матери рукой. Эди-бэби – нет.

– Мне пора, – говорит Тамара и протягивает Эди-бэби руку в варежке. – Спасибо вам, мужественный мужчина, за спасение моей чести. Желаю вам приятных праздников! Пока, Лизок, – говорит она Асе. – Я завтра зайду.

– Кривляка! – со злостью бросает Эди-бэби, глядя вслед Томке.

– Она хорошая девочка и неплохо к тебе относится, – замечает Ася, – но ты для нее мальчишка, разве ты не понимаешь?

– Она всего на год старше меня, – упрямится Эди-бэби.

– Женщина всегда старше мужчины, – спокойно парирует умная Ася. – Тамаре нравятся студенты. Парню, с которым она встречается сейчас, – 23 года.

«Ася говорит “встречается” вместо “ходит”, – думает Эди-бэби. – Зачем их семью поселили на Салтовке, они сюда не принадлежат». А вслух он говорит:

– Тогда ей нужно «встречаться» со Славкой Цыганом, ему – 24 года.

– А что, – усмехается Ася, – он не так плох. В глазах у него есть что-то такое… – Ася задумывается, – пошлое, что-то, что нравится женщинам. Тоска по женщине.

– Ох-ох, – Эди-бэби фыркает. – Этот-то носатый алкоголик, руки как на шарнирах… А во мне, значит, нет ничего, что нравится женщинам? – продолжает он полувопросительно, искоса поглядывая на Асю. – Учительница эстетики Елена Сергеевна, между прочим, даже привела мое лицо как пример самого привлекательного мужского лица в классе…

Ася смеется…

– Мужского лица… – повторяет она, – мужского лица…

Эди-бэби обижается.

– Ты чего, – говорит он насупившись, – чего смеешься? – С Асей они большие приятели, никому другому он бы случая с учительницей эстетики не рассказал бы, чего она смеется?

– Извини, Эди, – говорит Ася, уже не смеясь, а серьезно. – Ты будешь чудесным мужчиной, я уверена, но сейчас ты еще мальчик. Ты будешь, – говорит она, – потерпи, будешь лет через десять… или даже пятнадцать, – говорит она неуверенно.

– В тридцать лет! – восклицает Эди-бэби с ужасом. – Но я буду уже старик!

– Но сейчас ты выглядишь на двенадцать лет, – смеется Ася.

Чтобы проводить Асю, Эди-бэби прошел мимо своего дома. Теперь они стоят у Асиного подъезда.

– Хочешь зайти? – спрашивает Ася.

– Но твои же родичи, наверное, все дома, – колеблется Эди-бэби.

Язык Эди-бэби почти свободен от украинизмов, благодаря чисто говорящим по-русски отцу и матери, но иногда «родичи» все же проскальзывают.

– Ты же знаешь, какие они. Проходи прямо в мою комнату, туда никто не войдет.

– Хорошо, – соглашается Эди-бэби, и они входят в подъезд.

12

У семьи Вишневских целая квартира в три комнаты. Старший брат Арсений – коммунист, говорят, что во Франции его преследовали, потому семья перебралась в Советский Союз, из-за брата Арсения. Если бы они не были репатриированными, им бы не дали трехкомнатной квартиры, хотя у них и большая семья – отец, мать, две старшие дочери – Марина и Ольга, Арсений, Ася и младший брат Ванька, он же Жан.

Раньше у Аси не было своей комнаты, но теперь обе старшие сестры уже вышли замуж и живут в Центре с мужьями, потому у Аси своя комната с окном, выходящим на мощенное булыжниками шоссе и на высокий серый каменный забор автобазы, той самой, где работает парикмахером Вацлав. Всякий раз, приходя к Асе и выглядывая в ее окно, Эди-бэби вспоминает о Вацлаве. Шоссе перед Асиным окном весной и осенью становится непролазным морем грязи, как, впрочем, почти все салтовские дороги. Но сейчас грязь уже замерзла, и по ней бодро ходят люди на Тюренку и обратно.

– Хочешь вина? – спрашивает Ася, возвращаясь из глубины квартиры, где она говорила о чем-то с родителями по-французски.

Дома Вишневские говорят по-французски. Эди-бэби учит французский язык в школе со второго класса, но, конечно, не