высшей расой, совершенными хищниками. Ну а я? Всего лишь бессильный простой смертный с арбалетом за поясом. Дрожащей рукой я выхватил оружие и привел его в боевую готовность. Насколько же далеко я готов зайти? На моих руках уже была кровь убиенной вампирши (право на самозащиту, говорите? Люди его не имели), так что смертная казнь грозила мне в любом случае. Без оговорок и разбирательств. Но мог ли я снова, на этот раз совершенно хладнокровно, отнять жизнь у мыслящего существа, причем подло ударив его в спину? Вопросы морального характера всегда казались мне важными, но я вдруг понял, что просто не выдержу, если эту девочку разорвут на части у меня на глазах.

Убить вампира не имея серебряных орудий было ох как не просто. Для этого требовалось пробить ему сердце или мозг, либо отделить голову от тела. Разумеется, на стрельбище я неизменно оказывался в числе призеров, но тогда мои руки не ходили ходуном от волнения, а крепкие вампирские мышцы делали каждое движение математически выверенным, как у заведенного автомата.

Тетива глухо щелкнула. Короткий дротик вонзился в затылок ближайшего упыря, пружина мгновенно вернула самовзводный механизм в боевое состояние. Второй дротик пробил черепную коробку следующей жертвы, пока первая не успела еще даже осесть на землю. Однако полицай уже простер лапищи, чтобы сграбастать малышку, да к тому же прочный куполообразный шлем вполне мог оказаться непробиваем для короткого болта. Но стрелять в третий раз и не понадобилось. Рука девочки исчезла под холщовым рубищем, выхватила оттуда длинный узкий клинок, и полированный металл поймал случайный солнечный лучик, пробившийся сквозь истаивающую пелену тумана. Не думал, что люди могут двигаться с подобной скоростью! Тонкая ручка, словно живя собственной жизнью, вогнала острие в брюхо полицая, аккурат промеж сочленений доспехов. Это был филигранный удар, требующий большой практики. Застонав, вампир согнулся вдвое, и клинок с той же стремительностью вошел ему в горло, снизу вверх, достав до самого мозга. Из-под глухого шлема густо брызнула кровь. С пугающей бесстрастностью девочка наблюдала, как тело заваливается набок, нелепо содрогается, разбрасывая руки, и затихает неподвижной черной грудой. Затем перешагнула его и подошла ко мне.

– Я уж думала, ты так и будешь стоять без дела.

Я сплюнул горький ком, сгустившийся во рту. Мы с девочкой смотрели друг другу в глаза, и ее взгляд меня откровенно пугал. Тонкий клинок исчез под складками одежды, будто его и не было.

– В любом случае, спасибо. С троими я бы не сладила. Любой из них мог меня напополам разорвать – жуткое дело, я видела, как это бывает.

При последних словах мне почудилось, что в этих бездонных глазищах, напоминающих глубокие озера, подернутые тонкой ледяной коркой, мелькнула тень печали – словно зыбкий призрак, на долю мгновения возникший в окне заброшенного дома.

– А эту штуковину можешь спрятать, – веско посоветовала девочка. И только сейчас я сообразил, что так и стою со взведенным арбалетом наизготовку.

– Так-то лучше, – спокойно проговорила она, когда я убрал арбалет за пояс, и принялась внимательно разглядывать меня. – Как интересно! Ты одет по-вампирски, да еще и вооружен. В курсе, что за это полагается смертная казнь? Наверняка в курсе. Я бы хотела узнать твою историю, но, пожалуй, воздержусь от расспросов. Во-первых, нужно убираться отсюда как можно быстрее – вокруг гетто постоянно слоняются патрули, и один из них вполне может заглянуть в эту подворотню. Не дело это, беседы беседовать над тремя трупами. Во-вторых, рискну предположить, что твои проблемы куда серьезнее моих, так что я не хотела бы в них вляпаться, извини.

С этими словами девочка спешно засеменила в сторону арки.

– Погоди! – смятенно воскликнул я, разочарованный столь скупо проявленной благодарностью. – Я иду в гетто, и мне не помешал бы проводник!

– Не моя забота экскурсии устраивать.

– Но мне нужна одежда! Если патруль сцапает меня в этом наряде…

Тут она остановилась, оглянулась и задумчиво покусала ноготь указательного пальца.

– Вот что. Когда окажешься в гетто, найди старую водонапорную башню – высокое строение из красного кирпича – и поспрашивай в округе мастера Руфуса. Я с ним обо всем договорюсь. Одежонку он тебе подберет, но не забесплатно, разумеется.

– У меня есть деньги, – заносчиво заявил я. – Могу и твои услуги проводника оплатить.

– Деньги у меня и так скоро появятся, – с этими словами несносная девчонка выудила из кармана золотые часы на цепочке, и нырнула под арку, мгновенно растворившись в полумраке. Не оставалось ничего, кроме как двинуться следом. В тоннеле оказалось темнее, чем я думал, да к тому же невыносимо воняло мочой. Я понадеялся, что маленькая воровка передумает и вернется, но этого не произошло. Как же, держи карман шире. Стоило ли вообще ради такой шельмы идти на убийство, да еще рискуя собственной шеей?

Шагов через тридцать тоннель кончался, и я увидел впереди застроенную ветхими домиками тесную улочку, по которой с тоской бродили согбенные обитатели гетто. Вскоре я влился в их ряды.

В человеческом квартале повсюду царили упадок и разложение, разительно контрастирующие с роскошью и порядком, свойственным вампирским районам Кроненбурга. Воздух наполняла самая невообразимая вонь, какую мне только доводилось обонять. В летнюю пору над сточными канавами наверняка вились целые рои мух. Возле одного из подъездов я увидел тележку, в которой покоился труп старика, иссохший почти до состояния мощей. Мелькнула мысль, что я мог бы снять с бесприглядного тела холщовую робу, но меня передернуло, едва я представил себе эту картину. Люди, тут и там попадавшиеся на пути, смотрели на меня с подозрением и ненавистью. Возможно, они принимали меня за вампира – ведь кто еще станет разгуливать по улицам в таком наряде? Я стянул с головы опостылевший мотоциклетный шлем, надеясь, что раскрасневшаяся и осунувшаяся физиономия наглядно продемонстрирует мою принадлежность к человеческому роду, однако ненависти в глазах прохожих меньше не стало.

На дорогу внезапно высыпала целая стайка оборванных немытых детишек. Заметив меня, они спрятались за ближайшим забором и стали выглядывать оттуда, как маленькие обезьянки. Я улыбнулся им, но ответные взгляды были столь же жесткими, как и у взрослых. Очевидно, улыбаться незнакомцам в гетто было не принято.

Некоторое время спустя я увидел на небольшой площади столы, выстроившиеся в ряд, а поблизости – большую бочку, керосиновую плиту, и хозяйничающего подле нее детину в белом переднике. Люди за столами – человек пять-шесть – поглощали пищу из алюминиевых чашек, позвякивая ложками. Запах оттуда долетал не слишком аппетитный. Он напомнил мне аромат гниющей ряски на берегу пруда в жаркий день.