идеально заправить койку, одеться по форме и выстроиться на плацу для утреннего развода. Режим в училище соблюдался неукоснительно, всё строго по уставу, без малейших отклонений.

Спал я крепко — от физических и умственных нагрузок засыпаешь мгновенно, без всяких стимуляторов. Мысли о прошлом отступили, времени на рефлексию просто не оставалось. И вот, хорошо поспав, я вдруг услышал приглушенный шёпот.

— Парни, помогите! — доносилось откуда-то сверху.

Я открыл глаза. Проснулся не я один — кровати моих товарищей тоже стояли неподалёку от окна. Поднял глаза и обомлел: в оконном проёме застрял Форсунков, беспомощно болтая ногами снаружи, словно перевёрнутый жук.

— Вытащите меня! Я застрял! — взмолился он, с отчаянием глядя на нас.

Мы с парнями переглянулись в недоумении.

— Ну ты даёшь! — вздохнул Коля. — Вчера же пролез как миленький.

— То было вчера, а сегодня вот! — скорчил кислую мину Алексей, пытаясь протиснуться в узкий проём.

— Хорошо брюхо набил, значит! — усмехнулся Паша.

И большая часть курсантов, натягивая гимнастёрки, разразилась сдержанным смехом, наблюдая эту картину, достойную карикатуры в «Крокодиле».

— Да поел, а тебе что, завидно? — невозмутимо ответил Алексей. — Братцы, только помогите, а⁈ Вам, между прочим, тоже гостинцев принёс.

— Давайте все вместе, — скомандовал я. — А то нам ещё одеваться и койки заправлять. — Раз-два, взяли!

И мы втроём с Овечкиным и Рогозиным, ухватив Форсункова за руки, стали тянуть его внутрь, но он только кряхтел и не сдвигался с места, да ещё и весь побагровел — того и гляди всё съеденное наружу вернётся.

— Ты как туда пролез вообще? — тяжело задышал Паша.

— Я вчера голодный был, а сегодня сытый, — буркнул ему в ответ Алексей.

Но едва он это произнёс, как в казарме раздался сигнал подъёма.

— Рота, подъём! — прогремел голос дежурного.

— Всё, нам хана, — прошептал Рогозин. — Через пять минут построение, а ты тут в окне торчишь!

— Может, маслом натереть? — усмехнулся Коля.

— Чтобы ему форму испоганить, а потом прапорщик Гуров его на лоскуты порвал? — хмыкнул я. — Нет, не годится. Да и где мы возьмём сейчас.

— Братцы, родненькие, — а Алексей продолжал тем временем с несчастной миной смотреть на нас, — тяните сильнее, пожалуйста! Я вам не только пирожки привёз, но и конфеты!

— А где конфеты? — Рогозин сразу оживился.

— В левом кармане… — мотнул головой Форсунков.

И он хотел ещё что-то добавить, да только дверь казармы распахнулась, и мы все вытянулись по струнке — на пороге появился старший лейтенант Кузеванов, командир взвода.

— Почему не на построении⁈ — его голос прогремел так, что я чуть не оглох. Вот почему нам всем волосы коротко стригут — чтобы от таких оглушительных воплей мы не лысели раньше времени.

Мы все продолжали хранить молчание, ведь картина и так была яснее ясного… Кузеванов сам быстро заметил неладное — он медленно подошёл к окну и с нескрываемым изумлением уставился на застрявшего Форсункова.

— Я не специально, товарищ старший лейтенант! — затараторил Алексей. — Я просто… застрял!

— Я вижу, что застрял! Не слепой! — рявкнул Кузеванов, багровея. — Это ты так за ночь отъелся, что в окно не влезаешь?

— Так точно, товарищ старший лейтенант! То есть нет, никак нет… То есть…

— Молчать! — оборвал его Кузеванов. — Значит так, Форсунков! Две недели нарядов вне очереди! Плюс еще неделя за порчу казенного имущества! И еще неделя за то, что из-за тебя придется вызывать мастера! Того гляди на работах и похудеешь.

— Есть четыре недели нарядов, товарищ старший лейтенант! — отчеканил Форсунков, все еще болтаясь в окне.

— А теперь все на построение! У вас пять минут, чтобы собраться! — скомандовал Кузеванов. — А ты, Форсунков, так и будешь торчать в окне, пока не придет мастер!

— Но товарищ старший лейтенант, как же построение? — прогундосил Алексей.

— А ты будешь на построении заочно, — отрезал Кузеванов. — Краснов, — окликнул он курсанта постарше, что пришел с ним, — на построении доложишь, что курсант Форсунков отсутствует по причине… застревания в окне после самовольной отлучки!

— Будет исполнено, товарищ старший лейтенант!

И мы все бегом принялись заправлять кровати и натягивать форму. А Леха стонал в окне, поглядывая на нас, и Коля показал ему кулак, мол, держись, дружище. И уходили мы из казармы под заунывные завывания Форсункова.

Что ж, жизнь в военном училище она такая — и на старуху бывает проруха. Даже когда я в своем времени учился, то между нами была поговорка — «У каждого курсанта рано или поздно бывают черные дни». Старайся не старайся, а рано или поздно в чем-то накосячишь, как выражались у нас в роте. Так что расслабляться не стоит — здесь все строго, как в Уставе внутренней службы, а значит и на мою голову могут выпасть наряды, и это в лучшем случае. Но как говорится — любишь с горочки кататься, люби и саночки возить…

Глава 6

Мой товарищ Алексей месяц без выходных оттрубил в нарядах, и чего только ему не приходилось делать. Подметал территорию метлой и красил бордюры в белый цвет. Словом, испытал на собственной шкуре все «прелести» наказания и уборкой в казарме занимался до седьмого пота. Несколько раз мы пытались ему помочь, но наш командир взвода — старший лейтенант Кузеванов — пригрозил, что тогда и нам наряды назначит. Алексей заметно осунулся, ведь его, ради потехи, даже заставляли таскать документы из одного корпуса в другой, и так по многу раз. Вдвойне тяжелее ему стало, когда он понял, что никакого смысла в этих документах не было.

Однажды мы с Колей остановили его и заглянули в папку с бумагами, а там оказались лишь карикатуры на самого Форсункова и переписка между офицерами о том, как «салага» теперь надолго запомнит свою ошибку с самоволкой. И хотя мы его предупреждали об этом, теперь нам стало его немного жаль.

Впрочем, как говорится, и на старуху бывает проруха. Спустя время и на меня с друзьями чуть не повесили наряды. Это над нами решил поиздеваться заместитель командира взвода — курсант третьего курса Деньцов. Ему и остальным «дедам» показалось это забавной идеей. Нарвались мы, короче говоря, на старшекурсников. И что самое нелепое — Деньцов, будучи сейчас нашим