порхали над клавишами. Словно руки умелого фокусника. Пианино не мешало его стараниям. Оно не портило фальшью и звучание моего Голоса.

— … Нежные речи, девичьи плечи помним в страде боевой…

Я заметил, что сидевшие в зале люди шевелили губами, точно подпевали мне. Я не слышал их голоса. Но словно почувствовал себя частью хора — как тогда, в детстве. Я приблизился к краю сцены, встал ближе к слушателям. Посмотрел сверху (но не свысока) на украшенные сединой причёски, заглянул во влажно блестевшие глаза (в которых сейчас будто бы отразились тревожные и щемящие сердце воспоминания). Подумал вдруг о том, что передо мной сидели те люди, что отстояли свою страну в схватке с очень сильным врагом. Они заплатили за это огромную цену. Подарили жизнь моему поколению, которое…

Я едва не сбился.

Но всё же пропел:

— … Сколько заветных платочков носим в шинелях с собой!..

Я прогнал неуместные сейчас мысли. Снова вернул себе чувство песни. Сделал свой Голос частью музыки. Взглянул на Зосимову — не увидел тревогу на её лице. Сообразил: Лена не заметила сбой в моём пении. Как не почувствовали его и другие слушатели — это я понял по их взглядам. Снова посмотрел на улыбку Фавзии Гареевны. Увидел, как прижималась плечом к своему мужу Лидия Николаевна Некрасова (она не сводила с меня глаз). Заметил мечтательную поволоку в глазах Клавдии Ивановны Кульженко. Я вновь ощутил покой и радость от того, что снова пел со сцены, словно вернулся домой после долгих странствий.

— … Строчит пулеметчик за синий платочек, что был на плечах дорогих, — пропел я.

С нарочито задумчивым видом я вернулся к пианино, остановился за спиной у Черепанова. Взгляды гостей концерта всё ещё следили за выражением моего лица. Я это помнил, потому не выходил из образа. Музыка смолкла. Ещё пару секунд её звуки будто бы кружили по залу в поисках звуков моего замолчавшего чуть раньше голоса. Слушатели не шевелились: всё ещё прислушивались, будто воскрешали в памяти звучание моего голоса и мелодию песни. Черепанов отработанным на репетициях движением поднялся со стула, сразу повернулся лицом к зрительному залу. Всё ещё в полной тишине мы подошли к краю сцены.

— Браво! — раздался в зале одинокий возглас (это воскликнул Виктор Семёнович Лукин). — Молодцы!

Я и слегка растерявшийся Черепанов синхронно склонили головы — поблагодарили публику за внимание. В зрительном зале словно громыхнул гром. Я едва не оглох от обрушившегося на нас с Лёшей рёва оваций. Черепанов вздрогнул. Я скорее почувствовал, а не заметил, как покачнулся Алексей. Придержал его рукой за плечо. Заметил Лёшин ошеломлённый взгляд. Снова улыбнулся: адресовал свою улыбку и Черепанову, и неожиданно бурно поблагодарившим нас за выступление гостям концерта. Увидел, как люди вставали с мест, хлопали в ладоши и повторяли слова Иришкиного отца: «Браво! Молодцы!»

— Спасибо! — сказал я.

Подтолкнул Черепанова в сторону ведущих со сцены в зал ступеней, около которых внизу нас уже ждала Лена Зосимова. Тут же схватил вновь пошатнувшегося и будто бы дезориентированного Алексея за плечо. Точно поводырь я довёл Лёшу до лестницы. Смял ему на плече пиджак: вцепился в его одежду, на случай Лёшиного незапланированного падения. Но Черепанов пришёл в себя: пусть неуклюже, но он всё же спустился с подмостков. Я не понял, увидел ли Лёша улыбку Зосимовой. Но он послушно пошёл к двери служебного выхода, куда я его подтолкнул. Зосимова юркнула мимо нас, блеснула кокардой.

Уже в дверном проёме я услышал её голос:

— Ребята молодцы! Замечательно спели.

Зрители с ней согласились: в зале снова громыхнули аплодисменты.

— Василий и Алексей ещё не раз порадуют нас сегодня своими музыкальными номерами, — объявила Лена. — А наш праздничный концерт продолжается…

Мы с Лёшей переступили порог. Дежуривший у служебного хода комсомолец прикрыл дверь — голос Зосимовой стал тише. Я всё ещё придерживал Черепанова за плечо. Обнаружил, что в коридоре многолюдно: увидел Иришку, Надю-маленькую, Генку Тюляева, черноволосую Галину, братьев Ермолаевых. Иришка подошла ко мне, поздравила с удачным выступлением. Примерно те же слова сказала Надя переводившему дух Черепанову. Я подтолкнул Алексея к стульям. Тот занял своё место, шумно выдохнул. Я заметил придвинутый к стене стол, на котором стоял заполненный прозрачной жидкостью стеклянный графин и два стакана.

Я указал на графин рукой и спросил:

— Что там?

Взглянул на Лукину.

— Вода, — ответила Иришка. — Всё это мальчики вместе с Максимом Григорьевичем из учительской принесли.

Я решительно плеснул воду в стакан, протянул его Черепанову.

Потребовал:

— Пей.

Лёша выполнил моё распоряжение: опустошил стакан наполовину. Он выдохнул, улыбнулся. Взглянул сперва на Надю Степанову, затем на меня.

Сказал:

— Нормально выступили. Ведь так?

Я показал Алексею поднятый вверх большой палец.

Заверил:

— Ты молодец. Профессионал. Всё прошло превосходно.

Иришка и Надя тоже заверили Черепанова, что мы выступили хорошо. Я уселся рядом с Лёшей, сделал глоток из стакана, смочил горло. Выслушал щебетание Лукиной (та делилась своими впечатлениями о начале концерта). Пробежался взглядом по лицам заходивших в актовый зал пионеров. Вспомнил, что вторым номером в концертной программе значился танец «Марш пограничников». Украшенных пионерскими галстуками и солдатскими пилотками детей до актового зала проводил наш учитель литературы. Он похвалил меня и Черепанова: сообщил, что прослушал «начало песни». Сделал комплимент моей двоюродной сестре: похвалил её стрижку.

Я тоже посмотрел на слегка смутившуюся Иришку. Отметил, что Генка Тюляев не сводил глаз с преобразившейся Лукиной. Тюляев казался непривычно скованным и молчаливым. Мне показалось, что концерт его сейчас не интересовал. Я видел: в Генкином взгляде то и дело мелькала растерянность. Этой лёгкой растерянностью Тюляев сейчас походил на Черепанова (который сидел на стуле, вертел головой — будто к чему-то прислушивался). В зале снова зазвучала музыка. В неё вплеталось топанье детских ног по подмосткам сцены. Алексей посмотрел мне в лицо и виновато улыбнулся.

Признался:

— Кажется, я растерялся.

Черепанов дёрнул плечом.

— Мне и самому было немного не по себе, — ответил я. — Не ожидал, что наш номер произведёт такой фурор.

— Лёша, ты молодчина, — заявила Иришка. — Отыграл уверенно и без помарок.

Алексей вздохнул.

— А мне показалось… — сказал он.

Я прервал его.

Сказал:

— Тебе показалось. Ты действовал грамотно. Выглядел матёрым артистом: словно полжизни провёл на сцене.

Лукина взглянула на Генку.

Тюляев сказал:

— Парни прекрасно выступили. Даже Черепанов.

Надя Степанова погладила Лёшу по плечу.

Черепанов улыбнулся — уже радостно.

Он обвёл