трех коней и будет скакать со скоростью, которая здесь пока неизвестна. В грудь мне ударила стрела. Понятно, не хотят договариваться, считают, что все это какая-то глупая шутка. Ну, что же, покажем этим бродягам, на что способен урожденный воин. А еще я, кажется, прямой потомок Зевса, который был отцом Дардана. Я ведь такой родовитый, что даже корги английской королевы нервно скулит в сторонке и чувствует себя ничтожным плебеем. Правда, тут про Дардана никто не слышал, да и сам Зевс широкой общественности неизвестен1. Наверное, потомки намудрили.

Я пустил Буяна легкой рысью, огибая караван по широкой дуге. Там, где не было лучников, подъезжал и бил почти в упор, целя в ноги. Посмотрим, как они дальше пойдут, отягощенные ранеными. А вот этот пращой взмахнул. Ну его на фиг. От такого и шлем не спасет.

— Трен-нь! — стрела ударила пращника в грудь, и он упал, раскинув руки.

Я трусил вдоль каравана, не приближаясь без необходимости, и если видел место, которое защищали одни копейщики, давал шенкеля, подъезжал вплотную и бил в упор. Выглядело это все форменным издевательством, потому что сделать они мне не могли ровным счетом ничего. Я их просто расстреливал, как в тире. Лучников и пращников в караване было немного, человек пятьдесят, и они либо бежали в мою сторону сломя голову, либо в бессильной злобе стреляли издалека. Растянувшийся на тысячи шагов караван защитить почти невозможно, и наемники поняли это быстро, начав сгонять ослов в кучу, ощетинившуюся копьями. Они явно думали, что вот-вот подойдет основное войско, раз я такой отважный. Им и в голову не могло прийти, что я тут в одиночку воюю. Этим парням подобный уровень слабоумия незнаком. Еще одна стрела чиркнула на излете по шлему, а вторая ударила в попону, увязнув в войлоке. Бедняжка Буян. Хоть и нежарко сейчас, но под плотной тканью душно, как в бане. Несколько камней пролетело в паре шагов, и я отъехал подальше, от греха. Впрочем, они тоже двигаться не могли. В этом случае караван вновь растянется на пару километров, и прикрыть его у них не выйдет никак. Наступила ситуация, именуемая в шахматах патом. Если близко подъеду я, наемники забросают меня камнями. А вот когда тронутся в путь они, я найду щель в охране и просто перестреляю с полсотни ослов. Ослов наемникам было жалко до ужаса, а потому вскоре нашелся компромисс.

— Эй ты! Переговоры! — заорал какой-то воин в бронзовом панцире. Что-то рожа его, перечеркнутая шрамом, мне знакома. Да ладно! Неужели?

— Мы не воюем с царями! — орал тот. — Мы просто идем домой! Угомонись! И своим скажи, что мы с миром идем!

— Гелон, это ты, что ли? — крикнул я.

— Ну да! — растерялся он. — Гелон я. А ты откуда мое имя знаешь?

— Я с Тимофеем, племянником твоим, гостеприимец, — ответил я.

— Ну, племянник! Ну, шустёр! — растерянно закрутил головой Гелон. — И тут подсуетился. Он мне рассказывал, что какого-то парня из Дардана накормил. Так это ты, что ли?

— Это я! — качнул я шлемом.

— Опустили оружие, олухи! — заорал Гелон. — Тетиву с луков снять! Камни на землю бросить! На землю, я сказал! Это гостеприимец наш!

— Хорош гостеприимец! — заворчали наемники, злобно зыркая исподлобья. — Полтора десятка наших подстрелил.

— Совесть имейте! — укоризненно посмотрел я на них. — Я же вас жалел как мог. Всего одного только и убил, а стрел у меня шесть дюжин.

Наемники посмотрели с тупым недоумением, но разошлись, ворча себе под нос что-то не слишком для меня приятное.

— Слушай, парень! — спросил вдруг Гелон с каким-то детским любопытством, что на его суровой роже смотрелось даже немного комично. — Ты из племени кентавров, что ли? Я слышал, что они живут где-то на севере, но всегда думал, что это брехня.

— Долгий разговор, — махнул я рукой. — Скажи своим, чтобы лагерь разбивали. Дальше вам нельзя. Скоро сюда царевич Гектор с тремя сотнями колесниц подойдет, он от вас мокрого места не оставит.

Я приврал, конечно, существенно превысив ударные возможности троянских вооруженных сил, но и такой расклад для пешей команды обычно становился фатальным. Знатные воины на колесницах рвут полуобученную пехоту в клочья, а подошедшие щитоносцы добивают разбойников и развешивают их вдоль дороги на крестах. Тут такой способ наглядной агитации практикуется с незапамятных времен, мы его у более цивилизованных вавилонян подсмотрели.

Только вот эти совсем не похожи на деревенщину, которая разбежится от одного вида несущихся колесниц. Лучники изранят коней, а потом в общей свалке погибнет немало наших. Так что, разбить этих наемников, конечно, можно, да только нелегко такая победа дастся. Кровью умоемся, уж очень их много. На целую армию тянут, а не на обычную шайку.

— Отойдем-ка, Гелон, — сказал я. — Переговорить надо.

— Лагерь ставь! — заревел Гелон, который по достоинству оценил свои перспективы. — Тут ночуем.

Наш разговор изрядно затянулся, и в конце его, когда все окончательно прояснилось, я сделал командиру наемников предложение из разряда тех, от которых сложно отказаться. Как выразился бы племянник моей бывшей жены, дважды посетивший с незапланированным визитом окрестности солнечного Магадана, я погнал лютую жуть, пребывая в робкой надежде, что такой способ ведения переговоров здесь пока в новинку.

— В общем так, Гелон, — сказал я. — Если мы не договоримся прямо сейчас, вы сгниете на этой дороге, а весь ваш товар перейдет в закрома царя Париамы. Купцы много про вас наговорили. Тут уже все считают, что каждый твой осел по таланту золота везет. Да и злы на вас люди. Вы немало крови пролили по дороге.

— Что ты предлагаешь? — зло засопел Гелон.

— Я зять царя, и я могу спасти ваши задницы. Взамен я хочу себе то железо, что вы выплавите, мастера вместе с инструментами, десять рабов на выбор и кое-какую службу для царя Париамы, — ответил я. — Служба простая, как раз по твоей части. Вы там еще и заработаете неплохо. Если ты ее сослужишь, то обещаю, что вы продадите добычу по хорошей цене, а потом купите корабли, на которых уйдете искать себе новую землю. А всю твою бронзу перельют в оружие. Ты получишь его прямо перед отплытием.

И я изложил ему свой немудреный план, который родился прямо здесь, за мехом вина и черствой лепешкой.