Когда я встретил первого лармуда, то с ним состоялось самое настоящее сражение. Достаточно было низринуть на него всепрозревающий взор бессмертного, чтобы увидеть всю его мощь. Холод, чёрная хворь и тьма, несущая страх, были ему не по чём. Его физическая подготовка, а также поддержка силы света позволяли громадному воздаятелю даже не обращать на это всё никакого внимания. Мне не удавалось как следует проникнуть ему в голову, чтобы узнать его мысли. Стало понятно, что этот латник был гораздо сильнее того, которого Вехойтис встретил год назад, когда входил в Озентвалл. По всей видимости, тот лишь недавно ступил на путь лармуда, когда как этот был уже таким многие десятилетия. Не проронив ни единого слова, мы сошлись в поединке.

Как отличить истинного воителя от того, кто таковым лишь пытается казаться? На самом деле признаков очень много. Однако ж один из них заключается в том, что умелый боец показывает свою силу в действии, а не в слове. Так и этот исполин не стал изрекать свои высокопарные слова о могуществе Святой Империи, о силе сатлармов и непобедимости их владыки, а принял мой натиск на себя. Его движения были быстрыми. Кажется, только недавно стоял он и не был готов к сражению. Но в тот миг, как мой меч уже готовился пройти сквозь его доспехи, передо мной возникло препятствие в виде скрещенных мечей. Огромные, под стать своему хозяину оружия выдержали мой колющий выпад. И последующий за этим каскад моих ударов он достаточно успешно отбивал своими парными клинкам. Звон стали оглашал всю округу и был даже громче людской паники. В отличие от меня, он не был подвижен, однако его точные действия не позволяли мне застать его врасплох и нанести удар по незащищённым местам. Всякий раз мой клинок встречался с его клинком. Но было видно, как с очередным ударом по его защите он прилагал больше усилий, чтобы отразить мой следующий выпад. Несмотря на его могущество, на его зоркость, на его броню, на его благословения, с каждым новым ударом приближался миг, когда мой клинок всё-таки пронзит его. Осталось только лишь теперь привести его к этому моменту. Сейчас в этом сражении было одно мастерство, и больше ничего. Мы бились не как бессмертный со святым, как воитель с воителем. Я не задействовал ни единой своей тёмной силы, чтобы как-то помочь себе или же, наоборот, помешать ему.

Надо признать, этот громоздкий воитель был более прочих приближен к образу истинных сатлармов, какими они должны быть всегда. Но, когда существо идёт вопреки своему собственному предназначению – я не имею в виду великое предназначение, – тогда оно становится хуже в своём же ремесле. Хоть мне пока что не удалось проникнуть в разум этого лармуда, но по всему было видно, что он хороший боец. Он иногда пропускал удар, но не потому, что не мог их парировать, а потому что понимал мою тактику, и сейчас этот манёвр был необходим, чтобы открыть доступ к другим манёврам или потому что понимал: следом за этим подобием удара последует удар настоящий, от которого именно необходимо уклоняться, который необходимо парировать. Его стойкость и могущество позволяли ему всё это свершить. И он таким образом успешно выстаивал против меня. Я даже не пользовался даром предсказания, чтобы выстраивать свою тактику победы над ним. Пусть всё решит неизвестность. Хотя для искусного воителя бой никогда не станет загадкой. Так и я видел шаги, ведущие к моей победе, я подмечал каждый этап, ведущий меня к окончанию этой битвы. И ведь он осознавал всё это. А потому было ощутимо, как он пытался сменить тактику, как он пытался вырваться из-под каскада моих ударов, чтобы перенять инициативу. Но я не пускал его. Несмотря на то, что среди этих невеж я сумел отыскать достойного воителя, всё же мы здесь сражались насмерть, а не ради тренировки. А потому, снося мой натиск, он продолжал выстаивать и сражаться, попутно ища возможности для того, чтобы превозобладать надо мной. Но ничего не получалось. Поражение надвигалось, медленно и верно надвигалось на него.

Спустя половину дня нашей битвы мне всё-таки удалось нанести первый удар сквозь его защиту. Видя, что он уже начинает не поспевать за моим клинком, я усилил натиск, и его мечи не вовремя сомкнулись с его левого бока, так что громоздкий двуручник дарил его по броне. Да, я сделал рубящий удар, потому что это должно было стать только лишь началом, которое приведёт меня к более успешным тактическим приёмам, так что, в конце концов, будет нанесён заключительный удар. Лармуд это понимал также. И здесь проявилась его слабость – малодушие. Страшась поражения, он прибегнул к помощи святости. Пропустив несколько ударов, он потратил это время на то, чтобы вознесли свои мечи к небесам, призывая имя своего покровителя. И ответ был явлен тут же – свет покрыл его доспехи, так что мой клинок уже не мог достигнуть слабых мест, из-за чего мне пришлось отступить, дав ему возможность взять это самое преимущество в бою. Но вместо того, чтобы тут же ринуться в наступление, он попытался скрыть свой страх под личиной тщеславия. Могущественный глубокий голос послышался из-под его шлема, оглашая всю округу его высокопарными словами, которые он буквально пропел:

«Сгинь, нечистая ты сила!

Обратись во прах, ты, зло!

За нас сражается светило!

За на́с сражается оно!»

Что ж, он подумал, будто бы с этого начинается его победа. Конечно, каждый, кто ощущает за своей спиной мощь бога, начинает думать, что он непобедим. Но только никто не задумывался, что поражение начинается как раз таки с этой мысли. Нельзя недооценивать противника, но в то же самое время нельзя и переоценивать собственные силы. Но что-то мне подсказывало: такая сильная уверенность в победе поселилась в душе этого сатларма как раз таки по этим двум причинам одновременно. Ведь он чувствовал, как силы света его наполняют, а потому он считал себя всесильным, но также помимо этого он обладал искажёнными знаниями о бессмертных, полагая, что мы медлительные и хрупкие, что наша сила – в количестве. Что ж, я не собирался продолжать биться на старый манер. Раз уж он заручился поддержкой света, я принял в себя силу смерти. Мои доспехи, моя плоть и мой клинок покрылись зелёным пламенем, что означало лишь одно – неминуемую смерть для тех, кто ко мне прикоснётся. Однако я также