Изменились и поезда. Если раньше я путешествовала в потрепанных старых вагонах, то теперь оказалась в космическом корабле. Мы неслись на юг, прихлебывая горячий чай с печеньем – чай нам принес проводник. Да, средства Евросоюза заметно изменили систему польских железных дорог.

В Кракове я забронировала отель рядом с тем, где жил Сэм, заказала водителя и переводчика. Фотографирование я полностью переложила на Сэмми, и мне больше не нужно было суетиться с фотоаппаратом. Я считала, что общаться с теми, кто не захотел помочь Сэму найти Хену, нам не стоит. У нас сложились прекрасные отношения с другими потомками поляков, которые прятали наших родственников. Я не сказала Сэму, что по-прежнему продолжаю искать Хену. В глубине души он об этом догадывался. В Польшу он приехал для участия в Марше жизни: он был одним из с каждым годом редеющей когорты тех, кто пережил холокост.

Мы собирались встретиться с Сэмом в отеле, где он остановился вместе с другими участниками Марша жизни. Мы провели в Польше уже три дня, и за это время я не пыталась звонить или писать Сэму. Я знала, что расписание у него очень напряженное – организаторам нужно было координировать перемещение множества автобуса с гостями и участниками. Когда мы заселились, я позвонила ему, но он не ответил. И это меня встревожило. Мы направились в его отель, расположенный неподалеку. Повсюду было множество участников марша – субботний день никого не беспокоил. Мы стали расспрашивать о Сэме, но его никто не видел. В конце концов мне удалось уговорить кого-то помочь нам узнать номер его комнаты. Мы поднялись наверх. Я уже сильно нервничала. Мы долго стучали – мне невыносимо было думать, что после всего пережитого в этой стране, на одиннадцатом Марше жизни, с ним могло случиться что-то плохое.

Наконец Сэм открыл. Рубашка была расстегнута. Он подслеповато моргал, словно только что проснулся.

– Рад вас видеть, – пробормотал он.

Он прилег отдохнуть: он простудился, и простуда перешла в бронхит. Телефона он не слышал, потому что не надел слуховой аппарат. А электронную почту на телефоне он не проверял. Я попыталась сделать вид, что все нормально, но в глубине души испытала огромное облегчение. Конечно, я волновалась – ведь Сэм путешествовал в одиночку в возрасте девяноста двух лет.

На следующий день он сказал, что чувствует себя лучше. Наш водитель Дерек, родственник друзей из Бостона, забрал нас из отеля. День выдался дождливым, но на нем были темные очки. В машине гремел европоп. Сэм был преисполнен энтузиазма. Рядом с нами сидела наша переводчица, студентка Гося. Теперь я могла сразу понимать, о чем Сэм говорит с местными жителями.

Сэмми вытащил свою навороченную камеру, чтобы снимать красоты польской глубинки и общение Сэма с земляками, о которых я ему рассказывала.

Я в седьмой раз ехала по этим краям, и меня переполняла любовь к этой земле, которую покинули мои предки. Пейзажи были потрясающими. Узкие полоски весенних полей напоминали мятное мороженое. Все, что я узнала за время своих поездок, омрачало любовь к пышной красоте польской земли. Я знала, что земля эта хранит темную историю – и останки множества убитых родственников. Слои тишины, как швы в шахте, защищали убийц и скрывали преступления, в которые не хотелось верить.

Сэм беседовал с Дереком по-польски. Мы достигли его земель, где он когда-то знал каждый поворот и ухаб на дороге. Но здесь развернулось активное строительство. Появились новые дома и офисные здания. Новые дороги прорезали территорию знакомых ферм. Мысленная карта Сэма не вмещала дополнений – новые дома заслонили старинные дома и амбары, построенные из леса Раковских.

Мы пересекли дорогу – Сэм думал, что здесь нужно было повернуть, но Дереку сказал об этом, когда мы уже проехали поворот. Пришлось разворачиваться и маневрировать. Потом это повторилось снова – Сэм указал поворот, когда было уже поздно. Снова пришлось разворачиваться.

Мы поехали дальше.

– Право, право, – сказал Сэм, но через какое-то время добавил: – Я хотел сказать, лево, лево.

Дерек съехал на обочину дороги, чуть не оказавшись в глубоком кювете. Музыку он выключил и тяжело вздохнул.

По старой привычке, я думала, Сэм с легкостью найдет ферму Содо – ведь он всегда обладал потрясающим чувством направления и прекрасно ориентировался. Впрочем, было несправедливо рассчитывать, что он вспомнит все и сейчас, спустя шестнадцать лет после нашей последней поездки.

Но и Сэм ожидал от себя того же. Сейчас он явно был подавлен.

– Забудьте, – махнул рукой он. – Можем не ехать.

– Нет, – возразила я. – Мы обязательно их найдем.

Мы выехали на дорогу, и Сэму показалось, что он ее узнал. Но дорогу перегораживали высокие металлические ворота.

– Мы ошиблись, Сэм, – сказала я. – У них никогда не было ничего подобного. Может быть, Гося нам поможет – она спросит дорогу.

Я вручила ей фотографию Содо.

Сэм не успел ничего сказать, как Гося выскочила из машины и подошла к воротам. У ворот стоял мужчина со сворой яростно лаявших собак. Гося крикнула, чтобы он ее услышал и показала фотографию. Мужчина нахмурился и пристально посмотрел на нашу машину. Он сказал, что ничего не знает и нам здесь нечего делать.

– Не поедем никуда, – снова повторил Сэм.

Это было так непохоже на него! Наверное, простуда оказалась более серьезной.

В следующем месте ворот не было. Гося показала фотографию пожилой женщине, а потом поспешила к машине. Женщина хотела поговорить с Сэмом.

Сэм неловко выбрался из машины. Он выглядел на свой возраст. Но стоило ему заговорить с той женщиной, как он выпрямился. Он ожил на глазах. Они обнялись. Она положила голову ему на плечо. Он придвинулся ближе.

– Видишь, как он разговаривает с людьми? – сказала я Сэмми. – Здесь он становится другим человеком.

Сэмми опустил стекло и направил на них камеру.

– Я должен это снять.

Затвор щелкнул. Момент близости был зафиксирован.

Прошло несколько минут. Они продолжали разговаривать, и Сэм не спешил уходить.

Гося сказала, что эта женщина только что потеряла мужа – того самого человека с фотографии.

– Ох, – вздохнула я. – Это вдова Содо. Нам надо подойти.

Я подхватила диктофон и подошла поближе. Гося последовала за мной.

Сэм рассказал женщине, что несколько раз приезжал на ферму Содо. Погибшие здесь во время войны были его родственниками. Женщина кивнула.

– Они должны были выжить, – сказал она, – все они. Но их всех убили…

Я ушам своим не верила. О евреях сожалели лишь те, кто их прятал.

В машину