двоюродного брата. Возможно, все это говорилось для того, чтобы продемонстрировать симпатию к евреям? Данута тоже говорила, что ее отец был влюблен в одну из дочерей Дулы. А пани Лущиньская, в девичестве Радзишевская, говорила, что отец писал ей в Германию о Давиде, еврее, которого он прятал, и считал его подходящим женихом для дочери. Все это никак не согласовывалось со словами чиновницы из Казимежи, которая утверждала, что подобной смешанной семье было бы слишком тяжело, а то и невозможно жить здесь. Возможно, когда евреи исчезли, местная монокультура стала воспринимать романтические отношения с ними не как нечто запретное, а как что-то экзотическое?

Самым приятным в этой поездке было то, что Данута связала меня со своим сыном, Домиником. Он покинул ферму, поступил в университет и стал инженером. Сейчас он работал на алюминиевом заводе на востоке Польши. Я написала ему, и он тепло мне ответил. Он помнил нашу встречу во время съемок программы на семейной ферме. Доминик был рад моему письму. Он очень гордился тем, что его семья сделала для спасения семьи Дула. Он писал, что в детстве, узнав о произошедшем с этой семьей, попытался выяснить обстоятельства их убийства.

«Но найти информацию оказалось очень трудно, – писал он. – Хотя я изучил все источники в Интернете, архивные документы и книги, но эта тема в Польше остается под запретом. Много лет никто не говорил об этом официально. Для меня очень важно никогда не забывать об этом, хотя история очень трагическая. Об этом знают все мои близкие, и я навсегда сохраню память об этом».

Я ответила, что мне очень жаль, что его семья пострадала, пытаясь спасти моих родственников.

«Я помню только один случай, когда меня дразнили и смеялись надо мной, но мама не раз попадала в такие ситуации, – ответил Доминик. – И у моего деда были очень серьезные проблемы в течение многих лет. Жители нашей деревни были очень недовольны тем, что он осмелился помочь. Убийцы ваших родных убили и моего прадеда [пережитый шок привел к его преждевременной смерти]. После войны их судили и вынесли смертный приговор, но через несколько лет они вышли из тюрьмы: в Польше была объявлена амнистия».

Это было неожиданно! Майдецкий вскользь упоминал о судах, но Доминик писал гораздо более определенно.

Доминик писал, что судьба его семьи изменилась – как изменились и времена: «Мне кажется, что сейчас люди думают иначе и гораздо больше понимают».

Мне оставалось лишь надеяться, что так оно и есть.

Глава 12. Лжепартизаны

Казимежа-Велька, Польша, 2017 год

Сэм был не единственным выжившим, кто регулярно возвращался в Казимежу-Вельку и напоминал местным жителям об их исчезнувших еврейских соседях. Рэй Фишлер находился в концлагере Плашов. Там он сделал вид, что умеет шить – и может шить нацистскую форму. Это помогло ему выжить – единственному из шестерых братьев и сестер. После войны ему удалось создать успешный бизнес в Соединенных Штатах – как и Сэму. И, как и Сэм, он стал регулярно возвращаться в родной город.

Рэй и Сэм были настоящими оптимистами, но воспринимали свой опыт по-разному. Рэй был настоящим поэтом. Он помнил цвета, звуки, запахи. Сэм воспринимал воспоминания как инженер. Он помнил поступки – например, как шел в марше смерти рядом с обычными поляками.

Рэй вспоминал, как битком набитый товарный вагон остановился на железнодорожном переезде. Сквозь щель в стенке вагона он увидел польскую пару, прогуливающуюся под руку и наслаждающуюся теплым весенним днем: «Тогда я подумал: “Как такое может быть? Другие люди живут совершенно обычной жизнью”».

Эту историю Рэй рассказал на встрече бывших заключенных в Заксенхаузене в 1995 году. Они с Сэмом и женами присутствовали на этой встрече. Заксенхаузен был последним концлагерем Сэма. Когда мы организовывали эту поездку, Сэм шутил, что любой отель будет находиться в двух шагах от его первого места в этом городе.

Я приехала в Заксенхаузен. Сэма и Валлу я нашла в зале среди других бывших узников со всех концов Европы.

– Рад, что ты приехала, – обнял меня Сэм и сразу же пошел общаться со своими друзьями.

Атмосфера напоминала встречу одноклассников или однополчан. Но эти люди были солагерниками – и сумели выжить в тяжелейших условиях.

Дружба Рэя и Сэма основывалась на общей любви к родному городу. Рэй постоянно ездил в Казимежу и произвел глубокое впечатление на местного пенсионера по имени Тадеуш Кóзел. После встреч с Рэем Козел так заинтересовался историей местных евреев, что в 2017 году написал книгу о «мартирологе и холокосте» евреев в Казимеже-Вельке1. Козел поговорил со множеством пожилых местных жителей, которые помнили истребление еврейского населения. Через месяц после нашего возвращения из Польши Доминик прислал мне книжку, где я нашла новую информацию о произошедшем на ферме его семьи. Я сразу же взялась за польский текст, стремясь разобраться во всем.

Психологи, антропологи и социологи изучали надежность памяти и селективных воспоминаний, а также влияние травмы. Историки долгое время отвергали воспоминания свидетелей и выживших, считая их субъективными и искаженными. Но журналисты и судьи полагаются на показания свидетелей при наличии доказательств. Таких показаний бывает достаточно, чтобы отправить подозреваемых в тюрьму или разрушить репутацию. Роль Козела в стране, которая не проявляла ни малейшего интереса к этим историческим событиям, трудно переоценить. Он – единственный, кто собрал показания свидетелей убийства семьи Дула, и он сделал это как человек искренний и беспристрастный. Его рассказы и оценки были лишены строгости и объективности ученого, но для меня стали фрагментами головоломки, далекой от завершения.

Я сразу же отправила книгу Козела Сэму, и тот прочел ее в один присест.

– Что скажешь, Сэм? – спросила я.

– Он рассказал о том, что случилось с другими людьми, но я об этом уже знал. А мой дом называют последним сохранившимся в городе еврейским домом.

– А про семью Дула там что-то есть?

– Ничего нового. Мы все это уже знаем.

Но я хотела знать наверняка. Сэму уже исполнилось девяносто два года, и он постоянно отметал новую информацию, о которой я узнавала лишь позже.

На следующий день зазвонил мой мобильный. Я переключилась на видеозвонок, чтобы не только слышать, но и видеть собеседника.

– Здесь есть кое-что интересное, – сказал Сэм, покачиваясь в кресле. За его спиной на стене висели старые фотографии его самого и его родных в Польше. – Мы этого не знали. Один человек рассказал ему, что после убийства пришла польская полиция и забрала тела из могилы.

– Там же было какое-то расследование, и это