сцены продолжалось на площади. Естественной декорацией служили кроны деревьев и остроконечные шпили монастыря Оналоум, за которые цеплялась догоравшая заря. В наступавшей ночи растворялись силуэты пагод, необитаемого отеля Чадомук, театра. А может быть, действительно, архитектура — это музыка в камне. Странно, но в этой части Пномпеня, отстроенной лет 20 назад, слышится голос глубокой старины.

В том виде, в каком он предстанет современнику, город сложился совсем недавно. Восхищает его разумная планировка, сделанная с учетом местности и климата. От многоэтажных отелей в центре высота зданий идет на убыль к периферии. Архитектурный модернизм если и проявил себя, то только с лучшей стороны. Старая часть города, очерченная еще Понья Ятом, выглядит наиболее модернистской. Отстраиваемая французами, китайцами и местной буржуазией, она вместила в себя парки и дворцы, отели и государственные учреждения. Но в ней много уголков, где сама обстановка напоминает о древней культуре и традициях кхмерского зодчества.

ПО МАРШЕВОЙ лестнице, у основания которой окаменели семиголовые наги, поднимаемся к монастырю Ватпномдонпень. Священный холм не так уж высок. И даже с его вершины трудно разглядеть что-либо сквозь густые кроны деревьев. Хотя в прошлые века он много раз наращивался. Понья Ят, прах которого покоится где-то тут в недрах каменной «чеди» — буддийской ступы, увековечивая память легендарной прародительницы города, велел поднять холм на три человеческих роста. К подножию спускались террасы, любимое место астрологов и предсказателей судьбы.

По описаниям, внутри «чеди» находились две большие ниши. В верхней хранились четыре бронзовые статуэтки Будды, нижняя уходила под землю и имела четыре выхода наружу. У ворот стражами стояли фигуры каменных львов, привезенных с развалин одного из храмов Ангкора. В дальнейшем кхмерские короли всяк на свой манер достраивали и дополняли ансамбль. При Нородоме была перестроена эта пагода, повторяющая монастырский стиль, распространенный в Таиланде. В ее строительстве, которое закончилось в начале нынешнего века, участвовали французские архитекторы.

Впервые я поднялся к ней в июне 1979 года. Львы, явно не ангкорские, с почерневшими головами сидели на резном парапете, небольшие фигурки женских божеств на семи фронтальных колоннах поддерживали, словно атланты, трехступенчатую черепичную крышу. На прохладном полу скучали два монаха, рядом спали дети. Каменные террасы были замусорены. Колючий кустарник подбирался к самой ступе. Она и сейчас остается такой, какой ее в начале XVII века отделали по указанию Чей Четта II. В следующий свой приезд я уже ходил по дорожкам и лестницам холма в окружении богомольцев и праздной публики. Две молодые кхмерки, увидев у меня в руках фотоаппарат, попросили снять их у входа в прокопченную часовню Прах Чау, притулившуюся на северном склоне.

Черты сиамской архитектуры перенял и бывший королевский дворец, ныне Национальный музей, построенный в конце прошлого — начале нынешнего века. Войти туда можно лишь в дни массовых экскурсий. С раннего утра распахнуты Ворота победы, обращенные к Тонлесапу, и часовые только проверяют входные билеты. Помпезность и роскошь внутреннего убранства залов довольно быстро утомляют. Находившись по ним вместе с тысячами экскурсантов, хочется покоя. Но осталась еще жемчужина музея — храм Изумрудного Будды, или Серебряная пагода, которую штурмуют пномпеньцы и приезжие группы. Пока ждем своей очереди, можно полюбоваться росписями на стенах 600-метровой галереи, окружающей пагоду. Местами рисунки стерты, реставрируются, но по оставшимся фрагментам можно прочесть почти всю мифическую поэму «Риэмке» — кампучийский вариант знаменитой «Рамаяны». Гид скороговоркой раскрывал тайный смысл религиозных сюжетов. Тут я заметил, что он безбожно перевирает канонические тексты поэмы. Он, не смущаясь, трактовал их с позиций сегодняшнего дня, называя персонажи именами наших современников. Я не стал отвлекать его от работы, понимая, что он делает это специально. И посетители это тоже, по-моему, понимали, но слушали внимательно и выражали одобрение, когда по ходу действия наказывалось зло и торжествовала справедливость.

Когда попадаешь в храм, не сразу привыкаешь к полумраку. Но еще больше времени проходит, пока ты начинаешь воспринимать это неземное великолепие. Снаружи кипят людские страсти, внутри — полное умиротворение. На возвышении под многоярусным балдахином восседает и глядит поверх наших голов Будда, отлитый из чистого золота. Вес статуи — 75 килограммов. Тусклым светом поблескивает пол, застеленный серебряными плитками.

Разглядывая замысловатые сюжеты цветных фресок, написанных рукой талантливого живописца Тепнимыт Мока, я вдруг услышал за спиной ломаную русскую речь. Говорящий, явно адресуясь ко мне, выражал свое восхищение картинами и после каждой фразы повторял: «Не так ли?» Я обернулся. Передо мной стоял и улыбался невысокий человек с полным лицом, густой сеткой морщин под глазами. Он смотрел на меня, будто на своего знакомого. Бывает, конечно, что память подводит. В частом мелькании новых лиц порой кого-то и забудешь, а при встрече только делаешь вид, что узнал и рад свиданию. Но этого человека, мне казалось, я видел впервые.

— Мы с вами не знакомы, — разрешил он мои сомнения. — Просто я раньше учил русский язык. И вот теперь рад возможности пообщаться с советским человеком. Меня зовут Рабуна.

Мы разговорились. Рабуне 33 года, работает в министерстве транспорта. Изучал русский еще в 60-х годах. При полпотовцах скрывал свое прошлое: рыл каналы в Кампонгтхоме, рубил лес в Кохконге.

— Рад, что теперь мои знания пригодились. Но многое забыл. Снова пошел на курсы, которые открылись при Советском культурном центре.

НА УЛИЦЕ Ту Самута, в одном из тенистых уголков Пномпеня неподалеку от монумента Независимости стоит белокаменное здание с колоннами. Раньше ничем не примечательное, теперь оно стало одним из посещаемых зданий столицы. Когда его ремонтировали, пномпеньская молодежь проводила здесь свои первые субботники. На фасаде вывеска: «Советский культурный центр». Сюда ездят и из провинций. Учителя и партийные активисты, работники народных комитетов и простые труженики входят в эти двери, чтобы узнать что-то новое о жизни Страны Советов и рассказать потом односельчанам и соседям.

Мы пришли туда с Рабуной, обещавшим познакомить меня со своими товарищами. Был день занятий на курсах. Тишину в читальном зале нарушал лишь шелест страниц. Одни листали газеты и журналы, другие сосредоточенно вчитывались в тексты учебника русского языка, выписывая новые слова и выражения. Вера Викторовна Бедашева — заведующая курсами с похвалой отозвалась о своих учениках. Сама она, как оказалось, не первый раз в Кампучии. Немногим более десяти лет назад преподавала русский студентам Пномпеня. Их было немало, вспоминала Вера Викторовна, и большинство довольно уверенно тогда начали говорить по-русски. А не так давно к ней подошел один человек и спросил: «Вы меня не узнаете? Я сдавал вам экзамены в 1968 году...» Это и был Рабуна.