Так что ж, пора в Россию, ведь перевал достигнут! Однако теперь его надо миновать без потерь, пройти под снегом и градом, а точнее сказать – прорваться через цензуру. Гоголь предвидел трудности, но ещё не знал, насколько серьёзными они окажутся на сей раз, тернии эти.

Печальный старт хождения по мукам, которое займёт поначалу недели, а потом и долгие месяцы, уже скоро будет дан, ну а пока – дорога, снова желанное очарование странствия! Гоголь не смог оказать себе в желании немножечко поколесить по Европе.

Сначала он совершает небольшое путешествие по обожаемой Италии, решив проводить Анненкова, наметившего для себя посещение Неаполя и Сицилии. Николай Васильевич сопроводил Павла Васильевича до Альбано.

А 7 августа 1841 г. Гоголь покидает Италию, направившись в Германию с намерением заехать в Дюссельдорф для того, чтобы повидаться с Жуковским. В Дюссельдорфе Гоголь, однако, Жуковского не застал. Василий Андреевич, незадолго перед тем обручившийся с дочерью немецкого художника Елизаветой Рейтерн, отправился навещать своих новых родственников. И Гоголь проехал для встречи с ним во Франкфурт. Далее Николай Васильевич направится в Ганау, решив нанести визит своему приятелю Николаю Михайловичу Языкову и его брату Петру Михайловичу. В компании с ними Гоголю было настолько хорошо и приютно, что классик наш пробыл в Ганау более трёх недель, а часть дальнейшего пути на родину провёл вместе с Петром Михайловичем.

Во второй половине сентября (после 24-го числа) Гоголь вместе с Петром Языковым отправился в Дрезден, чтобы затем через Берлин держать путь на родину [251].

До Дрездена доехали без особых приключений. Разве что (шутил Гоголь в письме Н.М. Языкову) после Ганау «на второй станции посадили к себе в коляску двух наших земляков, русских помещиков Сопикова и Храповицкого, и провели с ними время до зари. Петр Михайлович даже и по заре ещё перекинулся двумя-тремя фразами с Храповицким». Случилась по дороге в Дрезден и реальная встреча. При пересадке «из коляски в паровой воз», то есть на железнодорожный поезд, «как сон в руку встретились Бакунин и весьма жёсткие деревянные лавки. То и другое было страх неловко…» [252].

Бакунин – ещё один герой русской и мировой истории, деятельность которого породила жаркие споры, не утихшие и до нынешних дней. Бакунин – антипод Гоголя, противоположность, доходящая до удивительной степени. Он станет создателем новой революционной доктрины и положений о славянской федерации, многих заразив своими идеями. И нам придётся говорить о нем в этой книге, причём не единожды.

Гоголь лишь поверхностно был знаком с Бакуниным, имя которого скоро прогремит по всей Европе, однако всё больше людей, с которыми общался Гоголь, уделяли феномену бакунинской деятельности и текстам, которые выходили из-под пера Бакунина, немалое внимание. А некоторые из гоголевских друзей уже скоро отойдут от стороны Гоголя, приблизившись к стороне Бакунина (тот же Чижов, к примеру).

Николай Васильевич Гоголь и Михаил Александрович Бакунин, находясь на двух разных полюсах отношения к политическому устройству России, не питали приязни друг к другу. Гоголь, создав первый том своей поэмы, уже раздумывал о деталях создания второго, в котором перед читателями должна была предстать такая картина преобразования жизни, которая категорически исключала любой разговор о революциях. Бакунин же, спасаясь от преследования российских властей, справедливо подозревавших его в желании покончить с установленными порядками в Российской империи, вдыхал воздух пробуждающейся Европы, всё больше и больше усилий прикладывая, чтобы самому будить её, ту Европу, да так истово пробуждать, что этой энергии хватило на крушение былых политических твердынь и создание новой идейности.

Нынче не всем известно, но поток революционных идей не всегда был направлен лишь с востока на запад, из Европы в Россию, случалось и наоборот. Хотя, разумеется, нужно различать тот поток чистой страсти, что двигал бакунинской волей, от того провокационного вмешательства в дела других народов и государств, что происходит в наши дни, когда «творцы цветных революций» намеренно делают их профанацией, выгоды от которой получает узкая кучка дельцов. Да и, к слову сказать, тогдашние российские-то власти не только не были причастны к бакунинской деятельности в Европе, но и всеми силами стремились воспрепятствовать движению бакунинских идей и его энергетики. Но Бакунина трудно было сдержать.

М.А. Бакунин

Он, в совершенстве знавший едва ли не все европейские языки, постигший суть назревающих в обществе процессов, пламенными речами умевший зажечь толпу, готовился к организации революционных выступлений, стремясь навстречу своим мечтам, своим идеалам. Гоголь, не сумевший понять страсть Бакунина, спешил прочь и от него, и от революций тех. И это гоголевское движение, пожалуй, станет уже скоро знаковым для него.

Беда в том, что Гоголь совершал свой рывок едва ли не с той же страстью, что и Бакунин, разве что направления оказались противоположными, а в глазах многих удивлённых наблюдателей гоголевские суждения однажды станут сенсацией и покажутся рывком вспять.

Но пока эти наблюдатели не смогли бы и заподозрить гоголевского «реверсного» движения, ведь сейчас перед ними мало-помалу появлялось удивительное здание первого тома гоголевской поэмы, и облик этого здания, работы этой, задачам раскрепощения народов не противоречил. Во всяком случае, так могло показаться. И вряд ли кто мог допустить вероятность тех перемен в Гоголе, что начнут происходить уже скоро.

Да только не перемены это были никакие, а нечто куда более замысловатое.

Глава двенадцатая. Битва с цензурой

Осень 1841 г. Ох и дождливая осень выдалась на Руси, ветреная, тяжкая. Питерград встретил Гоголя в самом худшем из своих хмурых настроений, порывистый ветер срывал шляпы с прохожих, а дождь будто норовил дать пощёчин, огорошивая ледяной водой. «Погода мерзейшая, – именно трепня», – написал Гоголь в письме Языкову, лишь ступив на столичную мостовую [253].

Прибыв на невские берега, Николай Васильевич спешит к Балабиным, об этом сообщает П.А. Плетнёв в письме Я.К. Гроту [254]. И в первые же дни своего пребывания в России Гоголь начинает хлопотать об издании поэмы «Похождения Чичикова, или Мёртвые души». Именно так называлось это произведение в авторской версии в тот момент, когда вышло в свет. Однако в последующие времена первую часть названия почему-то откинули. На мой взгляд, это было сделано зря, поскольку у Гоголя каждое слово имеет свой важный смысл.

Как только Гоголь принялся за попытки издания своей поэмы, начался едва ли не детектив или какая-то драма с элементами заговора, приключенческого романа и всего на свете. Сколько нервов это в конце концов отняло у Гоголя, как измотало его силы и всю его душу – трудно даже описать.

Николая Васильевича долго, очень долго мучила опасность запрета поэмы, а ведь такая участь означала для Гоголя полный крах. Поэма составляла единственный капитал Гоголя,